Я в своих мыслях, голова занята войной. Хорошо, говорю, давайте. Оплатил, взял. Дома сунул в походный рюкзак.

На первой учебной базе, когда настроение было так себе, решил выпить по одной витаминке из каждой пачки.

Всю ночь снилась китаянка. Неземной красоты и в том виде, в котором женщины больше всего нравятся мужчинам. Такие вещи вытворяла, что неловко в дневник записывать.

Проснулся раскрасневшимся, сел на кровать и начал перебирать бывшие сердечные привязанности, чтобы разобраться, откуда в моих снах появилась китаянка. Среди знакомых китаянок нет, и ни с одной женщиной этого прекрасного народа у меня не было даже случайной связи.

На второй день снова выпил по одной витаминке. Опять снилась обескураживающая китаянка.

Сил, главное, никаких, мысли о войне, о здоровье на полигоне. Но снится китаянка, и всё. Хоть головой об стенку бейся или затвор передёргивай.

На третий день и третью ночь история повторилась, вернее, уже потроилась. Китаянка сводила с ума. И так, и этак. Не удержался и сделал с ней всё, что сам хотел, и всё, что она просила.

Утром изумлялся своей дикой подростковости. Накануне пятидесятилетия быть Огогошем не всякому дано.

Путём нехитрых логических умозаключений догадался, что дело в витаминах. Полез в рюкзак посмотреть, что мне подсунула аптекарша.

Так и есть, они самые, для мужчин. Сделано в Китае.

6 июля

Шесть часов в карауле. Стоял в одиночестве. Людей не хватает. Это плохо. Но мне было хорошо.

Самые лучшие шесть часов за последний месяц. Никто не раздражал. Вот оно счастье интроверта на войне.

7 июля

С двенадцати до шести проспал как убитый, а проснулся как только что народившийся. Полдня свободного времени.

Убрался во дворе. Парни притащили щенка, и он разбросал мусор.

Сгонял в магазин. Взял сигарет, батон докторской колбасы (черкизовская), две двухлитровые бутылки кока-колы (здесь кола лучше, чем в Москве), мороженое, сникерсы и… мясо!

Перебои с тушёнкой. Выдали кости цыплёнка в банке, на которой почему-то написано: «Тушёное мясо». Мяса там нет. Одни кости. Тушёные кости. Хотелось нормального человеческого мяса…

Тьфу, ты… Можно подумать, я людоед. Смеюсь. Под нормальным человеческим мясом подразумевается говядина. На худой конец, свинина.

С графиком караула разобрались. Сегодня у меня четыре… Освобожусь к шести вечера. Наемся, напишу чего-нибудь и лягу спать. Если ночью не напрягут, опять высплюсь.

Привыкать к хорошему нельзя. По своему опыту знаю, как только привыкаешь, сразу сдёргивают с места.

7 июля

Коренастый парень сорока семи лет. Густая чёрная борода. Нависшие брови. Короткая стрижка. Лоб низкий. Глаза суетные. Либо сверлят, либо испуганно утыкаются в пол. Всегда разный. Этакий старый лис. На плечах воровские звёзды. От звезды к звезде набито: «Повидала горе — полюби меня».

В тюремной шняге и то, как устроен сегодняшний воровской мир, ничего не понимаю. По верхам нахватался, без углубления в тему. Спрашиваю:

— Коронованный?

— В отрицании…

У меня после работы на седьмой эрпэгэшке проблемы со слухом. А Мартын слова жуёт, говорит невнятно. Вроде он сказал «в отрицании» или «отрицалово» и добавил:

— После того как Путин подписал закон, что можно присесть на пятнадцать лет за одно лишь признание в том, что ты вор в законе, их на гражданке (он выразился именно «на гражданке», хотя имел в виду «на свободе») не осталось. Кто в тюрьме, а кто за границей. Некоторые ходят, детям головы грязнят, пальцами кидают, а сами от титула уже давно отреклись. У меня теперь жена, — закончил Мартын, — и дочка.

Мне трудно воспроизвести речь Мартына. Косноязычен и говорит бедно, поэтому пересказываю своими словами.

Первое, о чём он заговорил со мной, так это о том, что должен был быть помощником коменданта, но прислали бывшего мента с пятнадцатилетним стажем и про самого Мартына тут же забыли. Жаловался так трогательно (глаза бегали), что я прослезился от умиления.

— Да, — причитал Мартын, — бывших ментов не бывает.

Я тогда с ходу подумал, что и воров бывших не бывает, только вслух не стал произносить.

Мартын посетовал на то, какая нынче молодёжь пошла невоспитанная, старших не уважает, а заодно вспомнил свою героическую юность, рассказав, как дрались район на район, улица на улицу. Выходили и махали кулаками, не то что сейчас, дескать, хохлы на русских лезут, да не с кулаками, а с какой-то западной артой. Не по-пацански, в общем.

Заодно выложил историю о том, как девчонку провожал в другой район.

Парня, пока был с девчонкой, не трогали (было такое правило). Избивали до полусмерти на выходе из подъезда.

Проводил девочку до двери в квартиру, попрощался и пошёл вниз по лестнице. Спускается, слышит, замок наверху щёлкает, дверь открывается, выходит отец девчонки и зовёт его. Мартын поднимается назад. Отец девчонки спрашивает:

— Зная, что побьют, не побоялся проводить мою дочь?

— Не побоялся…

— Так сильно любишь?

— Да.

— Ну, пойдём к нам, посидишь тогда, пока не разлетятся коршуны.

Вышли на балкон. Отец улыбнулся, показывая на группу молодых парней, поджидающих Мартына:

— Видишь, слетелись.

Эту историю я слышал много раз от парней, которым хотелось блеснуть героической юностью. История входит в состав самых распространённых городских легенд из восьмидесятых тире девяностых. Поэтому больше чем уверен, ничего подобного в жизни Мартына не было. Но мне понравилось, как он в финале своего рассказа выкрутился, когда я чуть было не поймал его на вранье.

— Простояли, — рассказывает, — на балконе полночи, проговорил о том о сём, а когда коршуны устали ждать и разлетелись, отец девчонки моей вызвал по телефону такси, чтобы я спокойно доехал до дома.

На реплике «вызвал такси по телефону» я усмехнулся. Не было в конце восьмидесятых мобильных телефонов, по которым нынешние люди привыкли вызывать такси.

Мартын будто прочитал мои мысли. Глаза покосились влево — придумывает, как выйти из положения.

Он приложил к уху руку, изображая, что держит в ней трубку дискового телефона, а указательным