царей, при завершении этой основной части играет список великих прорицателей (128). О том, что здесь мы имеем дело с неким композиционным рубежом, свидетельствует и то, что с последующей фабулы (129) в рукописи перестают быть проставлены заголовки; они возобновляются только после фабулы 166, перед которой кем-то вставлены фабулы из Фульгенция.

Дополнения к «основной» части начинаются с фабул цикла Диониса (129-134), к последней из которых привязана генеалогически[29] фабула о Лаокооне (135). После фабул о Полииде (136) и Меропе (137) мы имеем тот несомненный обрыв рукописи, о котором говорилось выше, и начинается отдел фабул о богах, демонах и первых людях (138-167). Его внутреннее строение чрезвычайно свободно; можно сказать только, что в конце его, так же, как в конце всей книги и в конце описания Троянской войны, следуют каталоги; на этот раз это каталоги смертных сыновей богов (к которым добавлен еще список амазонок, видимо, сочтенных кем-то за существ также не совсем обычной природы — 155-163). После каталогов вписаны еще три мифа об Афине (164-166) и о Загрее (167).

Далее снова следуют мифы о героях: цикл Даная и Данаид (168-170), этолийский цикл (171-174), аркадский (176-177), Кадм и его потомство (178-184); в последний попали еще две фабулы, которые должны были относиться, вероятно, к разделу о богах (182-183); в конце цикла Кадма мы снова имеем обрыв рукописи, так что фабула об Аталанте (185) должна была бы идти после «Меропы» (137).

В третьей части книги бóльшая часть фабул объединена тематически, что соответствует традиции составления отдельных тематических мифологических сборников: возлюбленные Посейдона (186-188), катастеризмы (192-197), прочие превращения (198-205). Внутри отдела «метаморфоз» фабулы соединяются иногда по генеалогическому принципу (200-201) и даже по принципу омонимии (после мегарской Сциллы идет рассказ о Сцилле италийской — 198-199). Трудно говорить о композиционной связи утерянных фабул, листы с которыми были вырваны из Фрейзингского кодекса уже при Мицилле; однако бóльшая их часть, кажется, относилась к метаморфозам. Завершают третью часть фабула об Архелае (219), действие которой, относящееся ко времени после нашествия Гераклидов, уже как бы не относится к мифологическим временам; описывая самые поздние, с точки зрения мифологической хронологии, события, «Архелай» поставлен в сборнике последним, оказываясь симметричным с открывающей его «теогонией». После «Архелая» кем-то вписана басня о Заботе, не совсем подходящая к содержанию книги.

Последнюю часть книги представляет собрание каталогов, открывающееся выписками из Варрона (221-223); в нее включены также нарушающие композиционное единство не-каталогические выписки из Сервия (258-263). О других подразделениях этой части, возникших, возможно, в процессе переработок, говорилось выше.

Таким образом, в существующем виде сборник состоит из четырех частей:

основные героические мифы; «эпический кикл» (1-128);

мифы о богах; прочие героические мифы (129-185);

тематически объединенные мифы (186-220);

каталоги (221-277).

Царские и другие списки выполняют композиционную функцию завершения как отдельных циклов, так и всего сборника. Расположение же частей соответствует логическому (и хронологическому) соотношению различных типов мифографической литературы: целостных повествований, тематических сборников, ученых каталогов.

Предыстория книги: греческие прототипы

Именно неизвестных по имени составителей греческих источников следует чаще всего понимать под «Гигином» в выражениях типа «версия Гигина», «Гигин сообщает», «Гигин опирается на...» и пр.[30] О гипотетических достоинствах их стиля говорилось выше; об их учености свидетельствует то, что каждая третья или четвертая фабула содержит либо детали, либо целые мифические сюжеты, не сохранившиеся нигде, кроме его книги. При этом редкость и малоизвестность собираемых сведений отнюдь не входила в данном случае в число основных принципов отбора, как, например, для Антонина Либерала. Напротив, целью было изложить в простой и легковоспринимаемой форме всю мифологию, включая и все те мифы, которые, с одной стороны, давно стали общеизвестными и наскучившими, а с другой — запутались в паутине ученых комментариев и противоречивых версий. Лаконичная фабульная форма помогала избавиться (или даже вынуждала отказаться) от последних, и она же, а не откровенная модернизация и введение неожиданных или пикантных деталей (как у Дионисия Скитобрахиона, Филострата или Птолемея Гефестиона) должна была придать свежесть избитым сюжетам. Фабула в какой-то степени отвечала стремлению эпохи к аттицизму — к совершенству ясной и точной речи, излагающей ясную и точную мысль, к тщательно воссоздаваемой «классичности» формы и содержания.

Источники, использованные автором в процессе работы, указываются (тогда, когда это возможно) в комментариях к фабулам. Их круг весьма широк, и не следует думать, что все названные в комментариях книги использовались непосредственно: посредниками в передаче информации могли служить и «трагедумены», о которых еще будет говориться подробнее, и книги типа «эпического кикла», включавшие как пересказы поэм, так и цитаты из них, и сборники катастеризмов и метаморфоз, и каталоги «открытий».

Литературно-исторический контекст

Работа греческих ученых, писавших ставшие источниками Гигина книги, являлась (хотя бы отчасти) составляющей того же периода возрождения греческой литературы и образованности при Антонинах, которому мы обязаны, в частности, воссоздающими целостный и детализированный образ эллинской культуры трудами Плутарха и Павсания. Что касается мифографической литературы в узком смысле слова, то в это же время создается, вероятно, сборник Антонина Либерала, приобретают окончательную форму «Библиотека» Аполлодора и «Катастеризмы» Лжеэратосфена, т. е. возникают основные дошедшие полностью книги, представляющие ныне древнюю мифографию[31].

История мифографии насчитывала к этому времени тысячу лет. Первой зарегистрированной попыткой собрать и упорядочить мифы, первым «мифографическим» жанром является генеалогический эпос Гесиода, чья «Теогония» вместе с «Каталогом женщин» и «Большими Эоями» возникли, возможно, как запись устной генеалогической традиции. Последователями Гесиода, эпиками-генеалогами VII—VI веков были Асий Самосский, Кинефон Лаконский и автор «Навпактики». В V веке на опыт генеалогической поэзии опирались Ферекид Афинский и Гелланик, проза которых составила классический период генеалогической (и вообще греческой) мифографии. Их последователями были Симонид Кеосский-младший, Анаксимандр Милетский-младший и Дамаст Сигейский. В эллинистический период собственно генеалогическая мифография отступает на второй план, уступая место другим многочисленным видам мифографической литературы — хорографии, каталогам и тематическим сборникам, гомеровским комментариям, мифологическому роману. «Библиотека» Аполлодора соединяет возрождаемые принципы Ферекида и Гелланика с традициями «эпического кикла» (книга с таким названием принадлежала Дионисию Самосскому), т. е. прозаического резюме героических поэм, и синтезирует, таким образом, обе ветви греческого эпоса — героическую и дидактическую, Гомера и Гесиода.

Мифологическая генеалогия была стержнем развития мифографии в Греции. «Фабульная» мифография возникла поздно, не ранее эллинистического времени, а возникнув, служила для составления тематических сборников, чему примером «Любовные истории» Парфения и неоднократно упоминавшиеся Антонин Либерал и Лжеэратосфен[32]. Неизвестно, был ли автор греческого оригинала Гигина первым, решившим охватить