мифа. Даже прямые и несомненные ошибки переводчика или переписчика, когда на место имени малоизвестного персонажа подставляется имя более известного или просто упоминавшегося несколькими строками или фабулами выше, часто не только обедняют материал потерей старой информации, но и неожиданно обогащают, внося новую. Такое нечаянное обогащение старой и поднадоевшей трагической фабулы происходит, например, когда Менекей, принесший себя в жертву во время осады Фив Семерыми, оказывается в результате ошибки отцом Иокасты (фаб. 67)[21]. Не менее любопытны ошибки, налаживающие новые связи между старыми сюжетами (когда, например, Фоант из «Ифигении в Тавриде» оказывается спасенным отцом Гипсипилы — фаб. 15, 120) и представляющие непреднамеренную аналогию трагедийного «узнавания» известного в неизвестном. Приводить все места, в которых комментаторы отмечают ошибку (часто бессмысленную, но иногда приводящую к любопытным результатам) — значит перечислить треть всех фабул; а когда ошибку Гигина повторяют позднейшие латинские мифографы (см., напр. фаб. 7 об Эпафе), тогда она окончательно становится из ошибки самостоятельной версией. Трудно отрицать, что путаница и оговорка являются вполне «законными» путями развития устного мифа (хотя бы потому, что их результаты никогда не смогут быть отделены от «правильных» пересказов); сложнее признать такую же правомерность за опиской в истории мифа литературного.

Поздние латинские мифографы — Фульгенций, Лактанций Плацид, схолиасты Германика, трое Ватиканских мифографов — не только заимствовали из Гигина отдельные сведения, но и выписывали целые отрывки[22], подражая ему в стиле и в композиции. Так книга, вряд ли замеченная образованными людьми после ее выхода в свет, стала через 150-200 лет классическим образцом «жанра» и оставалась им и впоследствии, в Средние века[23].

Порядок фабул: композиция книги

Самым запутанным вопросом, связанным с процессом переработки «Мифов», является вопрос о порядке фабул. Не вызывает сомнения, что фабулы во Фрейзингском кодексе перепутаны[24]; наиболее очевидным доказательством этого является то, что фабула 137 («Меропа») оказалась разорвана пополам и вторая половина ее присоединена к фабуле 184 («Пенфей и Агава»), которая сама при этом оборвана — в ней далее должно было говориться об убийстве Агавой Ликотерса, упомянутом Гигином в каталоге «мужеубийц» (фаб. 240), составленном, как говорилось выше, по материалам самой книги. За оборванным началом «Меропы» в рукописи начинается явно неуместный здесь цикл фабул о богах и раннейших стадиях мифической истории.

Эти обстоятельства служили отправной точкой для работы издателей Гигина по восстановлению «исходной» композиции книги. Эта работа была начата в издании Б. Бунте, продолжена К. Бурсианом[25]; наибольшие усилия приложил к ней М. Шмидт, расположивший фабулы в совершенно новом порядке и предпославший им многостраничное предисловие, целиком посвященное обоснованию этого порядка. Однако результаты этой работы не были убедительны[26], и новейшие издатели Гигина Роуз и Маршалл вернулись к порядку фабул Фрейзингского кодекса; в таком же порядке они следуют в настоящем переводе.

Возможно, однажды листы рукописи просто были рассыпаны и сложены почти как попало, с попыткой соблюдения лишь самых основных композиционных принципов, т. е. чтобы генеалогии богов шли в начале, а перечни-«указатели» — в конце, а также чтобы крупные мифологические циклы, например, троянский и фиванский (или цикл Тесея и цикл Геракла), не были перетасованы друг с другом; возможно, мы имеем дело с результатами вмешательства не случая, а только переписчиков и эпитоматоров — итог одинаков. Все равно даже при случайной перестановке слагаемых книга фабул теряет намного меньше, чем книга иной композиции или иной тематики. Это происходит в силу мозаичности фабульной формы и гибкости мифологического содержания, элементы которого, сцепляясь друг с другом различными — сюжетными, генеалогическими, географическими, тематическими — связями, позволяют повествователю и читателю бороздить целое мифологической системы в уводящих в разные стороны направлениях. Первое из этих обстоятельств обуславливает легкость перемещения частей книги, второе — его результативность; именно они и подталкивают к перестановкам, вставкам, сокращениям как древних, так и современных занимавшихся Гигином филологов, пробуждая в них, по выражению Роуза, ordinis mutandi libidinem, неудержимую страсть к перестановкам.

Разбирая порядок, в котором фабулы стоят во Фрейзингском кодексе, можно обнаружить как все четыре упомянутых выше типа связей, так и следы вставок и перестановок, которым трудно найти обоснование.

Сборник открывается генеалогиями богов и сверхъестественных существ, соответствующими по содержанию «теогониям» различных поэтов, не включенными в нумерацию фабул[27] и отличающимися от них структурой: бессобытийную (по преимуществу) теогоническую информацию оказалось невозможным изложить фабулами. Собственно фабулы открываются рассказом о героях старшего поколения, а среди них — циклом аргонавтов (1-27); он включает в себя как предысторию золотого руна, т. е. историю семьи Афаманта (1-5); при этом от одной из его жен, Ино, совершается переход к ее отцу Кадму (фаб. 6), а от него к другим фиванским мифам, т. е. к истории Антиопы и ее потомства[28]. Завершает цикл аргонавтов рассказ о судьбе Медеи (25-27).

Рассказав без видимой связи с предыдущим об Алоадах (28), повествователь переходит к циклу Геракла (29-36), а затем Тесея, по распространенному в древности мнению, подражавшего ему (37-47). В цикл Тесея включены связанные с ним сюжетно мифы о Дедале и Миносе (39-41, 44), а также другие аттические мифы (45-46); расширенный таким образом до пределов «аттического» цикла, он завершается списком афинских царей (48).

Последующие фабулы об Асклепии, Адмете и Альцесте (49-51) связаны сюжетно — Аполлон служил у Адмета в наказание за свою месть убийцам Асклепия, а дальше повествование становится свободным и фабулы объединяются преимущественно тематически: следуют три фабулы о возлюбленных Зевса (Эгина, Астерия, Фетида — 52-54), две о наказании злодеев (Титий, Бусирид — 55-56), три о несчастной любви (Сфенебея, Смирна, Филлида — 57-59), три о богоборцах (Сизиф, Салмоней, Иксион — 60-62), цикл Персея (63-64), история Альционы (65).

Закончив таким образом рассказ о героях старшего поколения, повествователь переходит к великим войнам мифологической эпохи. Фиванскому циклу посвящены фабулы 66-76, завершаемые списком царей Фив. Внутри троянского цикла (77-127) выделяются взаимосвязанные меньшие отделы: Тиндариды (77-81), Пелопиды (83-88), предыстория Трои (89-94), приготовления к войне (95-98), цикл Телефа (99-101), собственно война (102-115), завершаемая, как и весь сборник, собственным отделом каталогов (112-115), наконец, возвращение героев (116-126), причем рассказ о возвращении Агамемнона приводит к изложению всех злоключений его семьи (119-123), после которого дается список аргосских царей (124), и лишь потом внимание читателей обращается к Одиссею. Его смертью от руки Телегона завершается основная часть книги, соответствующая в общих чертах пресловутому «эпическому киклу», а все последующие части являются в известном смысле дополнениями; роль подытоживающего списка, которую в отдельных циклах исполнял список