иметь семью, такую, как у ее родителей, стать такой женой и матерью, как ее мама – а какой, Джо в особенности поняла в час утраты, когда ее мама стала матерью уже не четырех, а трех дочерей. Материнство поднимается над смертью и удерживает семью, всех четырех девочек в их детстве и взрослости, в их земной жизни и небесной. Да, Джо взалкала лучшей доли, и писательница дала ей то, о чем мечтала и сама. Не потому, что «надо замуж», а потому, что великая способность любить возросла – в таком детстве, в таких отношениях с матерью – и жаждет воплотиться. И Джо во всей полноте обладает обеими свободами – быть одинокой или замужней, выбрать Лори или бедняка Баэра, быть писательницей или окружить себя мальчиками, «с которыми интереснее, чем с девочками» – открыть школу. Быть собой и, значит, иметь выбор.

Так неужто Луизе недоставало «знания любви»? За Эмерсоном и Торо она «ухаживала» – залезала на дерево и пела немецкие песенки (в книге она заставит петь немецкие песни Баэра, а Джо – подпевать мимо нот). Но это, конечно, подростковая пора, когда влечет ум, яркая индивидуальность, обаяние, а не пол «объекта» и уж точно не его пригодность в спутники жизни, поэтому такие переживания Луиза в свой писательский опыт не засчитывала. Не раз она произносила крамольную фразу, мол, ей не довелось любить мужчин, но случалось влюбляться в подруг. Речь, разумеется, не идет об «ориентации» – в набожной и традиционной Америке середины XIX века подобный открытый эпатаж не мог бы себе позволить даже самый богемный и маргинальный человек, не говоря уж о детской писательнице. Соответственно, в таком смысле никто это высказывание и не трактовал – ни тогда, в осуждение, ни в современности, чтобы найти в Луизе союзницу. Тем паче что в ее биографии имеется роман – несчастливый, но яркий, и многие черты того мужчины Луиза перенесла на Лори, «мальчика Джо». Выходит, ни детские влюбленности в философов и поэтов, ни взрослые, возможно, дошедшие и до близости отношения не числятся по разряду любви. То есть «любовью к мужчине» Луиза считает чувство к потенциальному супругу. Здесь должен присутствовать свободный выбор принимать и отвергать, как Джо, поквитавшись за свою создательницу, отвергает Лори вопреки его привлекательности и выгодности, и принимает бедного Баэра. Здесь нужно уважение – уважение к уму, душе, характеру, все, что нашла Джо в своем немецком учителе. Еще одно: Джо осознала, что нуждается в Баэре. И что он нуждается в ней. Неким вроде бы внешним, но очень важным фактором в выборе Джо стала честная бедность и необходимость трудиться – это входило в ее «потребность», в ее осознание себя. Она не могла принять Лори в том числе и потому, что брак с ним лишал ее необходимости зарабатывать. Расти. И потому, что Лори не был в ее понимании «нуждающимся».

В начале первой книги Лори – сирота, жаждущий материнского тепла, именно поэтому его привечают в семье Марчей и щедро одаряют и материнской, и сестринской любовью. В начале второй книги Лори – богатый и праздный красавец, он влюблен в Джо, но это влюбленность, а не любовь – он не «нуждается». На самом деле, сколько бы раз Джо ни повторяла с гордостью и горечью «мальчик вырос», мальчик вовсе не вырос. Потенциала роста в нем нет – или Джо не может разглядеть такой потенциал. Ее младшая сестра сумела и окатить Лори презрением за безделье и уныние, и переключить на себя его любовь, и ответить на его чувство – и, выйдя за Лори замуж, взращивать его именно таким, каким она его хочет видеть. Вот что Луиза Олкотт называет любовью: нуждаться и ощущать нужду в себе, взаимно уважать и доверять, но прежде всего – видеть возможность взращивать и возрастать.

Ее влюбленность в подруг – как прорывающаяся не раз у Джо влюбленность в сестер, вплоть до отчаянного «лучше бы я могла жениться на Мэг, чтобы она осталась дома» – это именно такая любовь. Доверие, уважение, потребность, рост.

Вопреки утверждению Луизы, будто она знать не знает девочек, вопреки утверждению ее альтер эго Джо, будто ей интересны мальчики (да, Луиза поет серенады, Джо играет в домашних спектаклях героические роли в плаще и сапогах), на самом деле мальчиков они не понимают. Джо голубила «своего мальчика» Лори, любовалась им – но не любила в нем «маленького мужчину», будущего «хорошего мужа». Лори не растет, пока в той или иной мере остается при Джо. Да и часто ли мы видели в детской литературе XIX века, чтобы мальчики взрослели? (Именно в детской, о взрослой классике, о великой трилогии Льва Толстого, да что там, о «Капитанской дочке», не говорим). Растет ли Том Сойер? В «Гекльберри Финне» он изменился мало. А вообще-то у Марка Твена полным-полно продолжений: «Том Сойер – сыщик», «Том Сойер за границей» и т. д. Гекльберри, может, и вырос, но Том законсервировался в сериале. Если бы Олкотт писала книги «про мальчиков», такой вот Лори – мальчик, подросток, юноша, жених, вечно юный муж – мог бы переходить из повести в повесть. Лори в университете, Лори в Европе, Лори в своем особняке, Лори-благотворитель. В девочках и девушках Луиза видит потенциал роста – видит сестру или подругу «как она есть» и «какой станет». И это – в сочетании с доверием, уважением к личности, верой в возможность «стать собой», взаимной нуждой – и называется любовью.

Такой любовью Луиза «влюблялась в подруг». И ей удалось небывалое: книга про девочек, которые растут прямо на страницах книги. Не между первой книгой и продолжением, а каждый день, с каждым читателем. Вот за что – раз уж мы говорим про любовь – так любят ее книги читатели. Уже многих поколений и всяких возрастов.

Согласившись в итоге написать «про девочек» (согласно легенде, в том числе и ради отца, которому хотелось опубликовать очередной свой опус, а лукавый издатель, чтобы компенсировать расходы, выдвинул такое условие), Олкотт справилась с задачей за считаные месяцы. Оказалось проще простого: взять себя и сестер, маму, отца отодвинуть на задний план, отправив на войну, припомнить события отрочества, случившиеся или потенциальные, выстроить их в последовательности «естественного роста». Такое выстраивание, конечно, было бы неимоверно сложно, если бы Луиза стремилась к нравоучению. Как долго она бы соображала, стоит ли начинать повествование с акта чистейшего милосердия, когда Марчи делятся рождественским ужином с бедняками, если за этим последует почти что пародирующий этот подвиг щедрости провал Эми с лаймами? Как мучительно прослеживала бы, насколько усваиваются уроки и ведут ли себя девочки в соответствии с ними! Но у Олкотт и правда «гений раскипелся», как говаривала Джо, и принцип возрастания, воспитания оказался не правилом, с которым нужно сверяться, а движущей силой – эпизоды явно ложились на бумагу сами, повинуясь внутреннему ритму познания каждой девочкой себя, столкновений с миром, все более доверительных и все более взрослых разговоров с мамой.

Где Олкотт копировала, а где отпускала на волю тогдашнее, детское воображение – отличить едва ли возможно. В самом ли деле «Эми» сожгла ее тетрадь с набросками романа или этот поступок органично проистекал из тогдашней вражды сестер? Было ли такое, что Луиза оставила младшую на тонком льду и чуть ее не погубила, или исследование совести подсказало ей, что гнев всегда отчасти – пожелание смерти и, не прощая младшую, она уже готова захотеть, чтоб той не было вовсе? Случилось ли «Эми» перехватить заветную поездку в Европу – или вряд ли, не было у них богатой тетушки, сама же Луиза и оплачивала путешествие младшей сестры? Наверное, их соперничество не доходило до таких пределов в реальности, но в душе – еще как.

Если мать и дочери в этой книги взяты из жизни, то образ отца изменен: мистер Марч получает более привычную профессию, традиционное место в семье (священник, авторитетный и умный глава семьи, голос которого слышен крайне редко, зато непререкаем) и вместе с тем выглядит милым чудаком, принципиальным эксцентриком, как мы видели в эпизоде с вином. Похожего священника мы могли бы найти и в других книгах. Но не девочек Марч – не таких девочек и не такую маму.

Конечно, выдуманы и благородный старик Лоуренс, и его внук-сирота Лори, он же Тедди. И образ старика, поначалу закаменевшего в своем горе после потери маленькой дочери и взрослого непокорного сына, а затем оттаивающего, «увнучив» Бет, смягчающегося по отношению к внуку; и образ этого внука – красивого, импульсивного, влюбленного, воспитуемого женским влиянием, которое только и убережет его от опасностей никчемного богатства и праздности – мы могли бы найти во многих других книгах, а то и придумать сами. Они, в общем-то, достаточно схематичны.

Хотя Луиза, как и ее Джо, считала,