меня растеклась лужа, а ботинки так отвратительно захлюпали, что звук походил на поросячье хрюканье.

Нас встретила дочь доктора. Она появилась словно из ниоткуда, кинулась отцу навстречу. Юная, совсем ещё дитя, девушка летела легко, точно птичка, и голубые ленты в каштановых волосах развевались за ней хвостом.

Она вдруг заметила меня, застыла – всё так же изумлённо, напуганно, словно птаха, впервые вылетевшая из гнезда, и детское милое выражение лица тут же смылось, она встала ровно, сцепила пальцы рук, поджала губы, в общем сделалась очень серьёзной.

– Клара, – улыбнулся доктор, – познакомься с Микаэль Белорецкий, мой новый друг. Он приехал к нам в Великолесье изучать фольклор.

Клара грациозно, со всей старательностью провинциальной барышни, что пытается подражать столичным модницам, сделала реверанс. Я так же официально поклонился и поцеловал её руку. Ах, как она засмущалась, маска строгости быстро с неё слетела.

Клара спросила меня о фольклоре, поэтому пришлось объяснить, чем я занимаюсь:

– Я собираю сказки, легенды, мифы и песни. Пишу научную работу по фольклору Ратиславской империи.

Её большие голубые глаза стали точно блюдца.

– Про лесную нечисть?

Стоит отметить, её произношение значительно лучше, чем у отца. Очевидно, девушка выросла уже в Ратиславии.

– Про лесную нечисть тоже, – подтвердил я, не в силах сдержать улыбки. – И про речную, и про полевую, и про домовую.

После мы с ней много чего ещё обсудили. Чем больше я рассказываю этой чудесной девушке о своей работе, тем ярче загораются её глаза. Ох, какое же это удовольствие – видеть, что моё дело интересно другим. Возможно, она станет моей добровольной помощницей в этой работе. Ходить одному по незнакомым деревням скучно, да и местные жители лучше могут знать, к кому обратиться.

Она расспрашивает обо всём с такой же жадностью, что я видел у других своих однокурсников. В этот огонь нельзя не влюбиться, так он зажигает сердца.

Сразу при встрече Клара попросила рассказать о нечистой силе, и я пообещал рассказать всё, что знаю, если только она пожелает.

– Пожелаю! – горячо воскликнула Клара. – Когда?

– Клара, – вздохнул доктор, – Микаэль после долгой дороги из столицы. Ты только взгляни, как он продрогнуть и промокнуть. Ему нужен отдых.

– И горячий обед, – раздался голос от лестницы.

Я оглянулся и потерял дар речи. Пожалуй, я не посмею описать всех чувств своих в письме Лёше, хотя обещал ему рассказывать обо всём, что увижу, и особенно о красивых женщинах. Но он точно высмеет меня и скажет, что я совсем закопался в своих книгах и не вижу девиц – столичных, модных, нарядных девиц, – раз так отреагировал на неё.

Но дело не в одежде. И не в облике. В глазах: тёмных, спокойных, манящих. В полных губах, изогнутых в насмешливой высокомерной улыбке. Не жеманной, не горделивой, как у тех же столичных барышень. Строгое тёмное платье, декольте, целомудренно прикрытое белым платком, но в лице, в походке было нечто дикое, опасное, точно у лесного зверя.

– Настасья Васильевна, – доктор легко поклонился, – рад видеть в добрьём здравии.

– И я рада, что вы вернулись, Густав Карлович. – Она окинула доктора мимолётным взглядом и снова обратилась ко мне: – А вы, значит, Михаил?

– Михаил Андреевич Белорецкий, – представился я на ратиславский манер. – Студент Белградского Императорского университета.

– Не разболеться бы вам, Михаил Андреевич, – она ступала, покачивая пышной юбкой. – В наших краях, на болотах, легко подхватить опасную хворь. Местные мужчины носят сапоги до самых колен, а вы в таких лёгких ботинках. Здесь, увы, нет мостовых, как в Новом Белграде.

Невольно мой взгляд упал на совершенно промокшие разбитые ботинки, купленные два года назад на стипендию. Я тогда ещё потом месяц, до следующей стипендии, обедал и ужинал только в гостях у Лёши.

– Да я как-то… не знал… не думал…

Не мог же я признаться, что у меня просто не было денег на другую обувь.

– У вас с графом должен быть один размер. Думаю, у него найдётся что-нибудь подходящее. Идёмте, идёмте скорее к огню. Вам нужно согреться.

Меня окружили слуги (точнее, рабы, ибо ратиславские дворяне не платят своим слугам, если только не иностранцам, а держат их всех в рабстве. Мне до сих пор нелегко привыкнуть к этому дикому явлению, поэтому порой называю крепостных слугами), Клара и графиня. Все вместе они согрели меня у огня, накормили вкусным, по-ратиславски плотным обедом и завалили вопросами.

Хозяйский дом я успел осмотреть лишь мельком. Всё здесь обставлено с большим вкусом, и, хотя зданию не больше двух десятков лет, в убранстве чувствуется, что род графа Ферзена древний. Здесь немало портретов его предков, личных вещей, очевидно перевезённых из предыдущего дома. Так же я, будучи сыном своего отца, не смог не отметить обширную коллекцию оружия. Мне сказали, что граф большой поклонник охоты и меткий стрелок.

А после до самого ужина меня оставили обживаться в гостевой, где я и успел записать в дневник всё, что произошло за минувший день. Скоро должен прийти доктор и позвать к ужину, на котором меня обещали представить графу.

Оставшееся пишу вечером, в гобеленной гостиной у камина. Как и рассказывал доктор, здесь собираются все домочадцы по вечерам после ужина.

Итак, я познакомился со всеми обитателями усадьбы, кроме слуг.

Помимо доктора, Клары и Настасьи Васильевны, супруги графа, есть и ещё сам граф Александр Николаевич Ферзен, и это человек, от которого я бы предпочёл держаться подальше при других обстоятельствах. Но, пожалуй, только человек его склада мог на пустыре за пару десятилетий построить такую усадьбу, как Курганово.

Доктор предупредил меня перед ужином, чтобы я не заговаривал с графом первым, не спорил с ним и во всём соглашался. Не то чтобы я собирался вступать в конфронтацию с хозяином, который проявил такое гостеприимство по отношению к незнакомому человеку, но это всё же показалось странным и заранее насторожило, даже настроило против.

Граф произвёл неизгладимое впечатление с первого взгляда. Он вошёл в столовую, когда все уже сидели (и опоздал к ужину на полчаса, но без него никто не посмел притронуться к еде. Впервые вижу, чтобы хозяин заставлял своих гостей ждать, да ещё и дал чёткое указание без него не начинать). Со мной он даже не поздоровался (а доктор велел мне не заговаривать первым).

Широким, чеканным шагом, который наводит на мысли о службе в армии, граф прошёл к своему месту, молча, не глядя ни на кого из нас, сел за стол и махнул слуге, чтобы тот положил ему первое блюдо. Всё это время мы, остальные собравшиеся, стояли, точно солдаты на смотре у генерала, вытянувшись по струнке.

И только когда граф прожевал первый кусочек и отпил вина из поданного бокала, он вспомнил о нас и сухо кивнул.

Настасья Васильевна, сидевшая напротив графа, первой опустилась, за ней робко присели мы. Я пребывал в таком удивлении, что, прежде чем сесть, долго крутил головой, наблюдая за остальными.

Это был самый странный ужин в моей жизни. Отец вдруг показался самым радушным и общительным человеком в мире, потому что в отличие от графа он хотя бы умел притворяться приветливым хозяином и добрым семьянином. Что-что, а произвести хорошее впечатление Анджей Белорецкий умеет. Это для домашних он самодур, тиран и деспот, а для соседей и тем более столичных гостей чудеснейший, душевнейший человек. Холера, я начал раздражаться от одной только мысли о нём.

Вернусь к описанию ужина.

Граф заметил меня только после третьей смены блюд.

– Вы, значит, тот самый студент? – спросил он без всякого приветствия.

Я представился на ратиславский манер (уточняю, потому что после граф весьма странно отреагировал на моё имя).

Разговор постепенно ожил, в основном благодаря Настасье Васильевне.

Ох, если бы я мог словами описать, какая она, но это, кажется, не смогут передать ни перо, ни бумага.

– Вы же, Мишель, студент Императорского университета в Новом Белграде? – уточнила она. Чёрно-синие, как сливы, глаза сверкали.

– Да, – сказал я. И, собственно, это всё, что я мог при ней произнести поначалу. Я почти не говорил, кивал больше. К счастью, все списали это на усталость.

– И вы приехали к нам в Великолесье, чтобы записывать поверья бедных кметов?

Настасья Васильевна повторяла уже известную ей историю, чтобы хоть как-то поддержать неловкую беседу с графом. Как же это благородно с её стороны.

– Да.

Александр Николаевич