Настя и Оскар скромно улыбнулись.

— Интересно, что бы сказал мой отец. Просто, когда мы с тобой, Оскаренок, встречались, он бесился жутко.

— Почему это звучит так, словно ради этого ты и решила за мной приударить? — Оскар захотел включиться в этот подростковый разговор, ощущая дуновения ностальгии безмятежного времени.

— Может, потому, что так и есть? Извини, если разбила сердце, красавчик.

— Еще кто кому разбил.

— Кстати, я с тобой встречалась, чтобы и Настю побесить! — начала Рода весело.

— Чего?! Она все врет. Опять выдумала, и понеслось.

— Да ладно, я видела твои перегляды с ним. Даже Андрей видел.

— Помнится, — Оскар вновь рассуждал, — после нашего с тобой разрыва ты и со всеми окончательно перестала дружить, даже работу…

— Не, — Настя перебила его рассуждениями, — это же было до тебя, когда она поссорилась с отцом, опять, и… или нет? Я, если честно, уже запуталась даже.

— Какие же вы хорошие, друзья, — саркастично ознаменовала Рода. — Как хорошо все помните. Хотя я допускаю, что путаница вызвана кое-каким незнанием… как бы это так сказать, исторических сведений моей жизни.

Настя и Оскар заинтригованно ожидали.

— Сначала я начала с тобой флиртовать, потому что… ну ты красавчик же, да еще и отца это бесило. Но потом я кое-что узнала. — Рода задумалась, потерла лицо ладонями и, собравшись с силами, сказала то, что сама еще толком не приняла до конца: — Мы с отцом редко находили общий язык. С каждым годом все трудней и трудней. Ну и оказалось вдруг, что… я не его дочь. Да, прикиньте. Это странно, но я точно помню, что мы на Опусе были, типа, ну, семьей. Мы прилетели на Кому двенадцать лет назад, и я хорошо, очень хорошо помню эти двенадцать лет. Но вот Опус… воспоминания вроде бы есть, но почему-то в единую последовательность плохо складываются. В общем, мы как-то с ним опять ругались, а он же тактичный, мудрый, не то что я… Ну правда и вскрылась. Я хотела откровения — я его получила.

Лица Насти и Оскара выражали неподдельное удивление.

— Я не знала.

— Теперь знаешь. Оба знаете. Все тогда стало вываливаться из рук.

— Из-за этого ты ушла к копателям? — Оскар говорил серьезней, наконец впервые разглядев в ней кого-то большего, чем беспечную и эгоистичную девушку.

— В основном.

— А как… кто, я имею в виду, твои настоящие…

— Андрей сказал, что они были его друзьями. Погибли, когда мне было пять лет. Вот он и взял меня, чтобы… ну, воспитать нормально. Я так про них и не узнала, потому что мы тогда поссорились, и последующие годы я… Характер взял свое. Мне казалось, лучше их и не знать. Вот такая история.

Тяжелая атмосфера настигла их внезапно, побудив к осмыслению незавидного положения. Оскар заговорил будто бы для себя, желая озвучить неприятный факт в надежде переварить его.

— Я только что понял… мы втроем одни теперь. Ни у кого из нас не осталось больше родителей. Да и друзей рядом нет. Те кто остались там вряд ли выжили. Очень непривычно это понимать, да? Я к тому, что еще пару дней назад все было отлично. Было в своих привычных рамках. Не просто это принять… что все погибли на Коме… Некоторые погибли, чтобы мы с вами выжили. Это много стоит.

Грустное заключение должно было омрачить и без того тяжелый момент, но внезапно в них пробудилась добрая благодарность друг другу.

— Спасибо. — Рода почти плакала. — Спасибо, что не бросили меня. Я не хочу быть одна. — Все трое взялись за руки, закрепляя благодарность друг другу чем-то неосязаемым, чистым и добрым, где одного взгляда и улыбки было более чем достаточно, чтобы поверить в некое единство. Это был чудесный момент счастья людей, потерявших почти все и обретших сейчас нечто новое.

— На самом деле я рада, что вы вместе. Думаю, вы хорошо друг другу подходите.

Настя и Оскар взглянули друг на друга с заботливой улыбкой, обоюдно сталкиваясь и борясь с вопросом: почему они вообще сошлись? Неужели только из-за нужды быть рядом, ибо натиск окружения в последние дни на Монолите уничтожал все вокруг и они зацепились друг за друга ради спасения? Искать истину сейчас совершенно не хотелось.

— Главное, что мы втроем, можем друг на друга рассчитывать.

— До сих пор удивляюсь, как ты повзрослел, Оскар. Вы оба круто повзрослели. — Рода хотела обращать внимание и радоваться преображению друзей, ей это было нужно, чтобы не остаться наедине с собственным безумием, проистекающим из самых глубин ее первобытного инстинкта выживания. Они стали ей примером, этаким ориентиром для сохранения лучшего в самой себе. Причем ее друзья это понимали, оттого и заботились, желая хоть один раз спасти близкого человека. Вопреки странному чувству незаслуженного счастья, пусть и невинного, они все равно рады чему-то человеческому, дружескому и честному.

3

Он сам выбрал грузовой отсек как место своего обитания на пути к Целестину. Темнота смешивается с тишиной, пряча его от ненавистного мира, вполне обоснованно ставившего его в ряд с самыми ужасными созданиями. Все было так, как он считал нужным. Кроме одного. Мучитель, что внезапно преследует его во тьме, вмешиваясь в последний мирный момент оставшейся жизни, извращая саму пустоту, позволяя содеянному кошмару напомнить о себе. Все происходит в голове, но кажется, сама материя не способна содержать в себе чудовища большего, чем те, чьи зубы и клыки уничтожили целый Монолит. Зафиксированные в момент искажающей саму человечность смерти образы людей пронзали темноту, исчезая и появляясь так быстро и громко, словно его швырнули в некий оползень, пытающийся сделать его единым со своим составом. Каждое лицо, немощный крик и сам акт смерти приносили какую-то немыслимую физическую боль, заглушающую все возможные мысли. Все, кроме одной: среди танца боли и смерти не было той единственной, должной стать точкой в его прошлом, перед кратким грядущим. Причем тот факт, что он понимает ее отсутствие, говорит о наличии переживания, следовательно… Да, он должен был забыть ее, как самое опасное для себя создание! Но почему-то все еще помнит. Помнит. Помнит и любит все так же, как и всегда. Вот она, мука, должная… Должная что? Разве есть смысл от этих страданий, когда единственное, что его ждет, — смерть? Он летит на Целестин ради смерти в победе над тем, мстить кому Бэккер намерен, не щадя никого и ничего. Если Петя сейчас сдастся или ослабнет, то сам мир рухнет, так что ему нужно