Шрифт:
Закладка:
Стоял промозглый осенний день. Пастор открыл двери своего дома для уставших путников — таллиннского «архитектора» и двух его молодых помощников. Пастора подозревали в тайных сношениях с людьми Муста. Он приказал служанке подать чай. За столом заговорили о жизни, о вере, о чистоте морали.
— Современные молодые люди, — косясь в сторону Пауля и Альберта, заметил пастор, — все чаще предпочитают вере безверие, морали аморальность, доверию подозрительность…
— Вы в чем-то правы, — подхватил Грибов. — Но лично я учу своих помощников верить в доброту людских сердец. Но это не так-то просто. Мы строим в шести километрах отсюда цех для переработки древесины. Является путник, просит укрыть его, уверяет, что обвинен напрасно, за ним слежка… Имею ли я право? Почему я должен верить этому Аско Розенбергу?
Служанка издала звук, похожий на кудахтанье. Пастор кашлянул и устремил на нее тяжелый взгляд. Женщина вышла.
Грибов не лгал. Путник действительно явился, но только с повинной. Его дальний родственник кулак Тынис Розенберг хотел втянуть его в банду, но Аско не собирался бродить по лесу, грабить, убивать на дорогах. Он помог родичу одеждой, провизией, потом сбежал…
— А где сейчас этот бедный страдалец? — вымученно спросил пастор.
— Страдалец ли, — горько оборонил Грибов, — или преступник? Что, в вашем доме слышали это имя?
— Однофамилец, — пробормотал пастор. — Дальний родственник моей служанки…
По знаку Грибова Альберт вышел вслед за женщиной, а капитан осторожно сказал:
— Нам пришлось укрыть Аско в кладовой. Не самое безопасное место. Он просил отвезти его к пастору Таммику, брат Аско отзывался о пасторе как о радушном хозяине…
Хозяин поднялся и молитвенно сложил руки.
— Пастор Таммик — это я. Но, видит бог, я не принимал никакого Тыниса Розенберга!
— А его родственника зовут Тынис? Я и не знал этого, — Грибов специально дал понять священнику его оплошность.
Вернулся Альберт Соосаар. Нерешительно переступила порог комнаты служанка.
— Как могли эти набожные люди, — сочувственно сказал Альберт, — не обогреть и не накормить замерзшего человека… Они нашли его в беспамятстве у крыльца.
Пауль, неожиданно для себя, вставил:
— Госпожа, вы догадались пригласить к несчастному врача?
По прищуру Грибова, по тому, как он стремительно заслонил своей фигурой экономку, помешав ей понять мимику пастора, Пауль понял, что попал в цель.
— Как же иначе, — прошелестела женщина. — Я привезла доктора сразу… Он выписал рецепт.
— Дорогой пастор, — с сожалением в голосе протянул Грибов. — Должен ли я напомнить вам евангельскую притчу: «Дом мой домом молитвы наречется для всех народов, а вы сделали его вертепом разбойников». Будет лучше, если вы правдиво опишете, с кем к вам явился Тынис Розенберг. Сказочку про доктора прибережем для детей ваших прихожан.
С Таммиком произошла перемена, кажется, он понял, кто в его доме. Выяснилось, что Тынис Розенберг, испросив приют, удалил из гостиной пастора и служанку, — он принимал визитера без свидетелей. Пастор лишь проводил того к выходу, через сад, но было темно и внешности гостя он не запомнил. А впечатление он произвел человека образованного и светского.
— Светскость за минуту проводов еще можно определить, — с иронией заметил капитан, — но образованность?
— Как же, как же, — живо возразил пастор, — прощаясь с моим гостем, этот человек сказал ему целую английскую фразу… Я бы перевел ее так: «Планетный Гость желает вашему старшему другу новых игралищ». А когда я отпирал ему калитку, он всмотрелся в нее, — я шел с фонарем, — и восхищенно произнес: «Фаберже онемел бы перед этим ажурным литьем». Согласитесь, господин… архитектор, не каждый из нас знает имя мастера Фаберже…
Грибов встал. Встали и его помощники.
— Услуга, которую вы нам сегодня оказали, пастор, — сказал капитан, — стоит того, чтобы позабыть о возможности привлечения вас к уголовной ответственности. Но впредь прошу вас быть осмотрительнее в приеме гостей.
Так органы государственной безопасности узнали о существовании на территории Эстонии некоего Планетного Гостя.
К зиме 1945 года ловушки, разработанные и расставленные чекистами в разных углах Вильяндиского уезда, принесли свой результат. Стал «своим» для банды Муста внедренный в нее чекист Урбас: он подменил шофера, который был подыскан стариком Йоостом. Специально для банды был разрекламирован завоз продуктов в лавку сельхозкооперации на севере уезда. Наконец, многодневное дежурство Пауля Мюри в домике напротив одной из явочных квартир главаря лесных братьев помогло определить день их возможного нападения на кладовую магазина.
Батальон народной защиты и чекисты, наконец, прижали костяк банды к непроходимому болоту. Свистела ноябрьская поземка. В полуразрушенном сарае, давшем последний приют Мусту и его подручным, неожиданно заскрипела дверь и из него выкатилась насмерть напуганная хозяйка соседнего хутора: «Не стреляйте! У них кончились патроны».
Но из дыры в задней стенке выбрался маленький щуплый мужичонка в выкраденной красноармейской шинели и, отстреливаясь, побежал сквозь редкий осинник. Бежавший бандит, слыша за собой топот преследователей, вдруг прижался к древесному стволу. Раскачиваясь и трясясь всем телом, Антс Муст завыл при мысли о близкой кончине.
Майор Жур доложил наркому, что все участники банды арестованы.
— Что нового мы узнали о Госте? — тихо спросил Резев. — Что принесли нам первые допросы арестованных?
Жур не спешил с ответом. Тогда Резев предложил:
— Пусть наши следователи поработают с арестованными тщательнее.
Через неделю он вызвал к себе начальника отдела снова.
— Они назвали все явки и все имена, — доложил Жур. — О Госте никто и ничего, по их словам, не знает.
В кабинете долго стояло молчание. Наконец Резев вздохнул:
— Наверное, рядовому бандиту и впрямь не дано знать клички и явки шпионов.
Непривычные скорости
Хуторяне Сымерпалуской волости Вырумааского уезда прослыли людьми невозмутимыми и консервативными. Еще в 1642 году, когда один из местных землевладельцев возвел на реке Выханду мельницу, жители не замедлили ее разрушить, чтобы уберечь святую реку от осквернения. Этот стихийный вызов вылился в довольно мощное крестьянское восстание.
Да, невозмутимы они, люди Сымерпалу. Но когда по волости, а потом и по всей республике пронеслось известие о страшном преступлении, совершенном 13 марта 1946 года бандитами, засевшими в здешних лесах, гнев и боль охватили самых невозмутимых. Тринадцать жертв — советские и партийные работники, комсомольцы, новоземельцы. Лесные братья не пощадили даже двух детей — пионеров Хелью и Харри.
Состоялось специальное заседание Центрального Комитета партии с участием секретарей укомов, парторгов ряда волостей, ответственных сотрудников правительственного аппарата, руководителей МВД и МГБ республики. Секретарь ЦК, проводивший совещание, заключил его жестко и кратко:
— Народ не простит нам, если
