• Вас удивляет, когда продавщица в косметическом отделе предлагает вам крем от морщин.

• Вы недоумеваете, узнав, что сын вашего ровесника поступил в колледж.

• Окружающие больше не удивляются, узнав, что у вас уже трое детей.

1

Как найти свое призвание

Когда я была маленькой, у нас в семье напрочь игнорировали любые плохие новости. Моя бабушка с материнской стороны на все – от семейных ссор до израильско-палестинского конфликта – реагировала одинаково, жизнерадостно заявляя: «Я уверена, они со всем разберутся».

Расти в атмосфере непоколебимого оптимизма – далеко не самое худшее для ребенка. Нельзя сказать, что мой случай представляет собой нечто уникальное; многие американцы росли в солнечных домах, окруженные людьми, не склонными к лишнему самокопанию. Но я подозреваю, что моя семья отличалась особенно неуемным оптимизмом. Чтобы избежать неприятных сюжетов, мы ни во что не углублялись, включая историю нашего рода. Уже почти подростком я узнала, что один мой дед и одна бабка, а также все без исключения прадеды и прабабки эмигрировали в Америку, в основном из России. Поскольку никто никогда не утверждал обратного, я считала, что мы всегда были американцами.

Но сама история этой эмиграции была довольно мутной. По словам бабушки, ее родители приехали из места, называвшегося Минской губернией, но где конкретно находится это место, она не знала. Однажды ей удалось ознакомиться с документами, которые оформляли на острове Эллис, и она не нашла ни одного упоминания о своих родителях. Едва успев перебраться в Южную Каролину, они моментально слились с местным населением. Моя бабушка стала южной красоткой и охотно приняла местные обычаи, один из которых подразумевает: если нечего сказать хорошего, лучше помолчи.

Никто в моей семье даже не заикался о том, что в этой самой Минской губернии у нас остались близкие родственники. Когда позже я пыталась расспрашивать об этом бабушку, она рассказала, что ее мать регулярно отправляла в Россию посылки с сушеными бобами и одеждой для своей родни. Но после Второй мировой войны посылки прекратились.

– Мы потеряли с ними связь, – сказала бабушка.

Именно в таких выражениях у нас в семье описывали судьбу родственников, погибших во время холокоста: «Мы потеряли с ними связь».

Судя по всему, эта склонность к крайнему позитиву передавалась у нас в роду по материнской линии, и каждое предыдущее поколение защищало следующее от плохих новостей. Впервые я обратила на это внимание, когда мне было шесть лет. Мы отмечали день рождения моего отца, которому исполнилось 40 лет. Это было в Майами – моем родном городе. Гости собрались в патио, вокруг бассейна. Я оставалась в доме, когда услышала всплеск воды и заметила какую-то суматоху.

– Что случилось? – спросила я у мамы.

– Да ничего, – ответила она.

Добавлю для ясности, что моя мама была доброй, очень меня любила и действовала из лучших побуждений. Она пыталась защитить меня. Но я подозреваю, что стала бы совсем другим человеком и даже выбрала себе совсем другую профессию, если бы она просто сказала мне: «Ларри Гудман напился и упал в бассейн». Мы пришли бы к выводу, что неприятности иногда случаются, и порой мне приходится быть их очевидцем.

Вместо этого я считала, что плохие вещи если и происходят, то где-то далеко, на том конце патио. И если не присматриваться, то можно уверить себя, что их и не было.

В Майами было легко придерживаться этой точки зрения. Этот город всегда залит солнечным светом. Он почти в буквальном смысле слова возник из воздуха, поскольку его расцвет начался в 1950–1960-х, когда стали доступными кондиционеры. Годы спустя, когда мои будущие свекор и свекровь побывали в одном из старейших домов Майами, который теперь входит в государственный музейный комплекс, они сказали, что он построен примерно тогда же, когда их лондонский дом.

Люди часто удивляются, когда я говорю, что мое детство прошло в Майами. Они думают, что это город дедушек и бабушек. Но это относится скорее к Майами-Бич – фешенебельному пригороду, расположенному на острове к востоку от самого Майами, жаркого и совсем не гламурного, но в котором проживает большая часть горожан.

Свой первый дом мои родители купили на участке, где раньше росла манговая роща. Там осталось много манговых деревьев, плоды с которых падали на крыши наших машин, обдирая с них краску. Как и остальные дома в округе, наш был построен из бетона, оборудован кондиционером и средствами защиты от саламандр, грабителей и капризов погоды. Иногда к нам, проникая через вентиляцию, заползала точечная ошейниковая змея. Мы почти никогда не ходили на пляж.

Практически все жители Майами приехали сюда откуда-нибудь еще. Наши соседи-кубинцы жили в полной уверенности, что скоро вернутся в Гавану. Большинство друзей моих родителей говорили или с бруклинским, или с похожим на бруклинский акцентом. Мы делали вид, что в Южной Флориде те же времена года, что в Нью-Йорке, хотя на рождественской фотографии я стою рядом с Санта-Клаусом загорелая и в шортах.

Оторванность Майами и его «розовые очки» идеально нам подходили. Когда моя мать была вынуждена сообщать печальную новость – например, у кого-то из наших знакомых диагностировали рак, – она втискивала ее между двумя другими: о том, что сегодня на ужин, и во сколько у меня тренировка в группе чирлидерш. Плохая новость проскакивала так незаметно, что я вообще могла усомниться о том, что ее слышала.

На дворе стояли 1980-е, а это означало начало американского бума разводов. Я часто узнавала, что знакомые мне пары расходятся, но никогда не слышала почему. Мои родители особенно не распространялись о взаимоотношениях между членами нашей семьи, не говоря уже о чужих людях. Однажды я случайно услышала, как они шепотом обсуждают мою тетку-алкоголичку, но стоило мне заинтересоваться подробностями, как они немедленно замолчали. (Годы спустя я узнала, что после первой «Кровавой Мэри» тетушка неизменно заводила антисемитские речи.)

Считалось, что детям ни к чему слушать о подобном. На самом деле к этой категории относилось практически все. События в мире, новую одежду и летние отпуска мы описывали, используя одни и те же штампы: «Это ужасно», «Смотрится очаровательно», «Мы прекрасно провели время». Люди, достойные нашего одобрения, были «потрясающими» (одна из подруг моей матери имела привычку называть красивых женщин «пальчики оближешь»); те, кто нам не нравился, нас «раздражали». Если кто-нибудь позволял себе слишком долго распространяться на одну и ту же тему, он причислялся к разряду «скучных» или «не умеющих себя вести». (Позже я пойму, что эти «скучные» люди были среди нас почти интеллектуалами.)

Разумеется, мои