Щелчок.

За стеклом Алиса и ее возлюбленный. Их отношения только зарождаются, а Вселенной уже известно, что продлятся они недолго, пару лет. А потом их мир распадется и соединится в новую картинку, на которой будет изображена она одна.

Щелчок.

Она сидит напротив него. Ее что-то беспокоит, но тут ничего нового – она в принципе беспокойная девица. А Давид выглядит таким безмятежным. Покой привлекает, и к Давиду хочется прикоснуться.

– Я думал, нас ждет незабываемая прогулка под звездами, – произносит Давид, – но идет дождь.

– И в чем проблема? – спрашивает она.

– Да ни в чем, – отвечает он и снова становится весь такой безмятежный.

– Ну так давай сделаем что-то, что не забудется, – говорит Алиса.

Их руки – в сантиметрах друг от друга. Вселенная замерла. Только на улице, через дорогу, какой-то человек поднимает фотоаппарат и делает снимок. А еще прошла женщина с желтым зонтом.

(Порой целые периоды жизни умещаются в одно или несколько мгновений. Так происходит с воспоминаниями, которые вспыхивают, проносятся, как скоростной поезд, но при этом остаются в сердце. И это забавная игра судьбы. А для человека способ преодолеть все законы времени.)

Отсутствие напряжения в нем – вот что было тяжелее всего. Мы всегда себя сравниваем с другими, и в первую очередь с теми, кто ближе всех. Все во мне ужасно, и мы не созданы друг для друга – боже, какая ерунда! Нельзя о чем-то рассуждать, находясь в «моменте», – все решают время и поступки. Проклятое отсутствие напряжения.

Его нет несколько дней, потом он появляется и предлагает (сюрприз!) пойти в зоопарк, да ну, говорит она (то есть я), какой зоопарк, там животные страдают, ты предлагаешь мне посмотреть на несчастных зверушек в клетках, а он отвечает, что все это домыслы, что еще Джеральд Даррелл писал: вольер для животных – не проблема, это их территория, им важно, чтобы у них была своя территория и было бы чем заняться, поэтому главное, чтобы им было чем заняться, а клетка – это просто условность, которую они даже не воспринимают как тюрьму, это просто их жизнь, они совсем как люди.

В общем-то да, красивый зоопарк, раскинувшийся в центре города на территории нескольких квадратных километров. И действительно, кажется, что для каждой особи сделано все, чтобы ей не было скучно или, по крайней мере, чтобы обстановка отвечала природным задаткам данного подвида.

Козел стоит на вершине искусственной горы и смотрит куда-то вдаль, он замер и сам кажется горой, в течение минуты ни один мускул его не вздрогнет, а Алиса напряженно наблюдает за ним, пытается поймать момент, когда тот все-таки пошевелится, и вот он наконец шевелится – переступает с ноги на ногу и поворачивает голову.

Кого не видно, так это волков, которым тоже отвели «удобную территорию» – некое подобие леса, густо посаженные деревья, вокруг ров с водой; в их убежище тишина, поскольку часть звуков отсеивает плотная металлическая сетка, а еще часть – листва деревьев; волков не видно, они спрятались где-то в чаще, но возле воды лежат обглоданные тушки «наверное, зайцев».

Десятки и сотни белых мышек, которых скармливают грифам, орлам, хищникам, питающимся мелкой падалью, в том числе мелкими животными, целый конвейер белых комков, рожденных и существующих для убоя и непонятно как убитых, но если бы не они, то и зоопарк не был бы зоопарком, а мир – миром.

Они долгое время стоят перед огромным вольером, где замер белоголовый орлан; она внимательно смотрит на своего возлюбленного и говорит: «Это тоже нормально? птицы? Тут? Им летать-то негде!» И он отвечает: «Да, пожалуй, это то, с чем зоопарки не смогут справиться». И он принимается рассказывать историю (кажется, из повести Виталия Бианки) про беркута, который сумел прогрызть (то ли еще что-то сделал) свою клетку и выпорхнул на свободу – а потом принялся терроризировать местных жителей, потому что его пропитанием становились ни в чем не повинные кошки и собаки. Он бросался на них сверху вниз, камнем падал и выхватывал несчастных питомцев буквально из рук хозяев. Потом его поймали или убили, этого он не помнит.

В целом все хорошо, говорит она, нормальный зоопарк, да, правда нормальный, и берет его за руку. Ее черные волосы, худоба ему нравятся. И он ей тоже нравится, его легкость, которая есть в нем и которую никак не обрести ей самой, а потому она снова и снова ощущает себя то ли счастливой, то ли обездоленной. И это только начало игры, которая только закручивается, и она в руках этого наилегчайшего человека; или он в ее руках, но тут уже рассудит время и поступки.

СТАДИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ – так она это сама называла. Но нужна ли система там, где, скорее всего, не нужна? Она же, в конце концов, женщина, должна чувствовать сердцем и интуицией.

Гладко бывает только в теории, а реальная жизнь – это холмы, густые непроходимые леса да пустыни, в которых любое из животных только и ждет, когда пойдет дождь. В общем, все непросто.

Первая встреча – мы находим что-то, к чему тянемся, потому что в нас самих этого не хватает. Так и говорят: противоположности находят друг друга. Потому что если люди похожи, то рано или поздно они окажутся в тупике, поскольку, увлекшись светлой стороной человека, окажешься не готов к его темной стороне. В общем, первое свидание, попытки двух вселенных соприкоснуться друг с другом – что-то на границе ощущений и желаний.

Ожидание того момента, когда возлюбленный перестанет быть головоломкой, а станет листом бумаги и можно будет четко распределить все ясное и неясное, допустимое и нет.

(– Ты будешь моим листом бумаги? – спросила она его во время второй прогулки, вскоре после того похода в зоопарк. С таким выражением лица, будто просила написать большую книгу.

– Почему бы и нет, – ответил он.

Тоже осень, но – ранняя. Высохшие листья отрывались от веток деревьев, летели вниз, и земля становилась от листьев желтой, желтой с коричневым, иногда красной и иногда оранжевой. И синицы жались к окнам домов, потому что так они инстинктивно пытались найти приют, хоть что-то, что поможет пережить им зиму, о которой знают только одно – когда-то она обязательно начнется и в какой-то момент непременно закончится.

Ее возлюбленный полез в рюкзак, вырвал лист из блокнота и передал ей: вот, пиши когда захочешь.

Лишенная способности улыбаться, она взяла бумагу, покрутила перед собой и отдала обратно: «Это не то».)

Ожидание нельзя пропускать и нельзя торопить, но лучше бы его не было, потому что человек устроен следующим образом: на любую мысль о будущем он накладывает свои желания (это в лучшем случае) или страхи (что чаще всего). И тогда две вселенные (два мира, что пытаются соприкоснуться) окрашиваются каждая в свой цвет, и вместо реальности начинает получаться картина художника – красивая, яркая, но до настоящей и спокойной жизни ей далеко.

Стадии. Первой встречей и последующим ожиданием, разумеется, ничего не заканчивается. Вслед наступают либо умиротворение, либо нетерпение.

Он говорил ей красивые слова, и рождались они так легко, что казалось, сама Вселенная управляет им, а иногда – он ею.

Эти встречи и его монологи. Со стороны все походило на волшебный листопад, а она – на оставшуюся с лета траву, которую пожелтевшие листья непременно согреют. Однако искренние ухаживания были ей не по вкусу. Поэтому она и говорила ему: то, как ты ведешь себя, мне непривычно.

Ему тоже было в диковинку находиться рядом с женщиной, которая едва умеет говорить. Не в смысле плохо связывает слова, а сама суть ее молчалива. «Наверное, в нее влюблялись миллионы, – думал он. – Либо я первый такой дурак».

Она ощущала себя мягкой игрушкой, которая ничего не дает в ответ и у которой к тому же угрюмое выражение лица. И не разобраться, кто должен быть обижен – он, не получающий, что должен получать, или она, не умеющая ничего, что должна уметь любая женщина, когда в нее кто-то влюблен.

Поэтому на предложение жить вместе она только лишь пожала плечами, предоставив выбор ему. Тебе решать, ты же мужчина.

Нет бы отказаться: она же понимала, что не приспособлена и ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Но какая-то часть ее женского естества твердила: пусть попробует. У него же до этого все получалось?

А что получалось у нее? Ему-то было все равно, что она умеет, а чего нет, он был слишком уверен в своей удаче. И называл это доверием судьбе, хотя на самом деле к этому примешивались еще два качества: слепота и глухота.

Жизнь – это не снежная горка, с которой ты скатываешься и в конце говоришь: я все