Бри и точно рассчитанным движением поправляет рыжие пряди. — Это ж бабушкина избушка. Но ба никогда ни во что не вмешивалась, жила себе тихо, мирно…

— В тихом омуте сама знаешь, кто водится.

— Хотя… Она воевала, ты же помнишь, — тихонько говорит Бри и опускает голову. — Только никогда ничего не рассказывала почему-то. Мол, ни к чему тебе, внученька, это знать, уж больно страшно было, когда упыри наступали.

— Да, воевала… Значит, могла что-то с войны привезти. А теперь кто-то про это вспомнил. Как тебе такое?

Бри вздыхает и пожимает плечами. Подобные темы она не любит. Да и вообще про войну у нас теперь почти не говорят. Такие, как я, чудаки — исключение. Но зато мне удалось отвлечь её от «эльфа». Именно «эльфа» в кавычках, я теперь почти не сомневаюсь.

...Мы двинулись в путь, я — верхами, с заводным мулом, Бри, само собой, на верной метле. Погода исправилась, проглянуло солнце, лес ещё почти не облетел, стоит золотая осень; в такие дни нет ничего лучше, чем сидеть в трактире у половинчиков, за праздничной трапезой (а после сбора урожая у них до первого снега все трапезы — праздничные); а ещё лучше было б сидеть там с Бри.

Правда, она вечно стонет, что после визита к невысокликам «становится круглой, как идеальный шар».

Я не хочу думать о том, с кем она была эти месяцы. И потому старательно вспоминаю праздники у маленького народца.

...К полянке, где стояла избушка Бри, мы добираемся за час. Конечно, когда мотаешься над лесом, аки птичка небесная, дорога куда короче. Но мы, колдуны, летать не умеем.

На поляне всё, как обычно, разве что молодой орешник поднялся ещё выше за те месяцы, что я тут не бывал. На месте забор-частокол; на месте высокие шесты с древними черепами — их туда водрузила бабушка Бри, а Бри так к ним привыкла, что даже, думаю, и не замечала.

Бри снова начинает всхлипывать — ей, похоже, казалось, что пропажа Манюни есть просто страшный сон.

— Всё, посиди в сторонке и не мешай.

Ползу, уткнувшись носом в жухлую осеннюю траву, отслеживаю каждый из трёх отпорных кругов.

Всё цело. Нетронуто. Не потревожено.

Зато ведёт к воротам широкий след огромных куриных лап. Делается он всё шире и шире, словно избушка набирала ход, и, наконец, заканчивается всё это глубокими рытвинами, словно Манюня изо всех сил оттолкнулась и...

И улетела. В самом прямом смысле этого слова. Поднялась на воздуси и улетела.

Круг подозреваемых начинает стремительно сужаться.

Мало кто может заставить взлететь избу на курногах.

Я прочёсываю полянку вдоль и поперёк. Сарайчик остался нетронутым, как и частокол. Если надо было перебраться на новое место, Бри открывала особым словом широченные ворота. А сейчас они наглухо закрыты и никаких признаков того, что створки их распахивались.

Нет, они точно взлетели. Против подобного способа защиты у Бри не имелось.

— Ну как? Нашёл что-нибудь? — Бри осторожно заглядывает мне в глаза. Хлопает ресницами. Demoiselle en détresse[1], не иначе.

— Бри. Ты след этот видишь? Что он значит, по-твоему?

Бри сконфуженно глядит в землю.

— Манюня разбежалась, прыгнула и…

— И взлетела.

— Угу-у… — Бри всхлипывает.

— Не реви. Скажи лучше, метла твоя двоих вынесет?..

Если кто-то думает, что летать верхом на ведьмовском помеле — это большое удовольствие, пусть попробует посидеть на круглом шестке в курятнике. Ведьмочки летают элегантно, боком, и мне пришлось последовать их примеру.

Мулов я отправил домой. Груз, какой смог, кое-как навьючил на себя.

Справишься, Иван? Или позовёшь друзей на помощь?

Нет. Гляжу Бри в глаза и понимаю – не позову. Или – или.

Метла идёт тяжело, с креном. Оно и понятно, Бри легка, аки пёрышко. Я – другое дело. Магия магией, но хороший колдун от хорошей же кольчуги никогда не откажется.

— Куда мы летим? — в сотый, наверное, раз спрашивает меня Бри. Я не отвечаю, но по уважительной причине.

Не люблю не только эльфов, но и высоту.

— Пониже спустись, говорю тебе! Над вершинами давай!

— Там Паучий лес! Забыл? Хочешь, чтобы нас сетью изловили?

Проклятье, она права. И проклятая высота.

— А обогнуть никак?

— Ты все карты забыл, что ли? Мы к горам гоним, прямо — пауки, слева гоблины шарят, сшибут из пращи; справа Бешеная речка, там водяницы, ужасно ревнивые, вообразили, будто мы на их тритонов посягаем!.. И теперь над рекой лучше и не появляться. Так что только вверх. И-и-и-и!..

Взвизгнула лихо и рванула черенок на себя.

А, что б тебя, ведьма!..

Пришлось обеими руками вцепиться в округлое дерево.

Лес провалился, мы теперь на изрядной высоте, становится холодно. Да, вот она, паучья чаща, даже сверху видны серые пятна ловчих сетей, какими тамошние обитатели ловят глупых птиц.

Метла у Бри хорошая, быстрая и послушная.

— Так куда теперь? Впереди только горы!

— Вот туда и давай.

— На Брокен, что ли?

— Зачем нам на Брокен? Нет, правее давай. Правее. Чёрный пик видишь? Вот туда и правь.

Спиной Бри прижимается к моей груди, и я ощущаю, как она начинает дрожать.

— Зачем туда, Ив?.. Там же… там наши пропадали…

Знаю. И потому-то нам именно туда.

— Ты меня высадишь на ближних подступах, там безопасно. Неужели решила, что я тебя потащу в самое пекло?

Смутилась. Даже спиной смутилась.

— Так ты что же… пойдёшь за Манюней, а я, значит…

— А ты вернёшься в башню. К… к нам в башню.

— К нам?..

— А к кому же? К гоблинам? В общем, вернёшься в башню, приглядишь за хозяйством. Мулы как раз притрусят. Позаботься о них.

— А ты? — И теснее прижалась спиной. Я бы предпочёл другую сторону Бри, но, сидя на свистящем над Паучьим лесом помеле, выбирать не приходится.

— Говорю тебе, я отыщу Манюню.

— Но кто её туда мог угнать?.. Ой, а что, если это те же, кто… кто наших похищает?

— А почему, кстати, я об этом впервые слышу?

На самом деле не впервые, но от Бри — таки да.

Она сжимается.

— У нас, ведьм, об этом не говорят. Ну, просто не суются туда уже давно. Кто не суётся, с тем ничего не случается…

Она явно что-то недоговаривала.

— Ты ж мне тоже не говоришь, за кем мы гонимся…

— Всё