не красили ни разу за последние полсотни лет — а пароходу этому было отроду никак не меньше, это было понятно даже человеку сухопутному, который хотя бы время от времени бывает в морских портах и видит, кто швартуется у причалов. Трудно было сказать, что преобладало в боевой раскраске его бортов и надстройки: ржавчина или обыкновенная грязь; во всяком случае, Милов не стал бы выходить на такой калоше в море даже по приговору суда — попросил бы заменить на нормальный лагерь, пусть и самого строгого режима. Однако, сейчас его никто не заставлял, и не на кого было жаловаться; ему предстояло взойти на борт по собственному желанию — слишком уж серьезным было дело.

Конвой остановился, чтобы закончить свой путь в таком вот непрестижном месте. Шофера повылезали из кабин, поглядывали на морское средство передвижения, покуривали, покачивали головами и сплевывали. Чувствовалось, что предложи им сейчас погрузиться на судно — водители встретят такую инициативу без воодушевления. И это могло сделать будущую задачу Милова еще более сложной.

Милов тоже закурил, глядя на корму, украшенную флагом — каким-то африканским (подумалось ему), выцветшим и просоленным, сейчас, в безветрие, скорее напоминавшем старый грязный носок. Название судна, еще различимое «Мария Морей» — было нейтральным, порт приписки — Людериц — вызывал немалые сомнения в своей подлинности: казалось невероятным, что ржавая коробка эта даже в дни молодости способна была преодолеть расстояние, отделяющее юг Африки от этих не очень-то тропических краев. И команда тоже не вызывала ощущения надежности — во всяком случае, те два или три ее представителя, что поочередно появились на палубе, без особого интереса поглазели на прибывший конвой и снова скрылись где-то в недрах своего левиафана, который, при всей своей неприглядности, тянул, как показалось Милову, все же тысячи на три тонн.

Из БМВ, теперь возглавлявшего конвой, высадилось трое, видом не отличавшихся от уже увиденных Миловым южан. Они стали с опаской перемещаться по узким сходням, переброшенным с палубы на причал. Никто не останавливал их — вахтенного у трапа просто не было, видимо, на пароходе не признавали формальностей, что же касается порта, то уже сам его вид красноречиво говорил о том, что здесь никто и ничего не принимал всерьез. И, разумеется, никакой таможней тут и не пахло: не рыбьи хвосты же ей считать… Борт «Марии Морей» возвышался над причалом не менее чем на полтора метра, и было совершенно ясно, что закатить на палубу даже инвалидную коляску было бы связано с немалыми трудностями; о тяжелых же контейнерах с грузом и речи быть не могло.

Однако, это не должно было никого смущать: мачты ветерана были, как сразу же установил Милов, оснащены внушительными стрелами, каждая из которых наверняка могла поднять груз и помассивнее контейнера с ракетой средней дальности. И там уже возились те трое, что перед тем оглядывали конвой — лениво поворачивались, готовя, видимо, механизмы к работе. Сколь ни невероятным казалось это, но какие-то устройства на «Марии», вероятно, еще ухитрялись работать.

— Какой красивый, да?

Милов покосился на своего спутника-южанина, остановившегося рядом с ним и, казалось, искренне любовавшегося судном.

— А похуже не могли найти? — поинтересовался он, не сдержавшись.

— Было одно еще хуже, — ответил тот Серьезно. — Мы уже совсем было договорились. Но капитан вдруг почему-то отказался. Не знаю, почему. Я думаю, мы его уговорили бы, — он ухмыльнулся. — Но тут подвернулся этот вот корабль. Эти согласились сразу. И о цене спорили не очень много. Наверное, у них дела совсем плохи были.

— Да уж куда хуже, — пробормотал Милов. Оглянулся. И тут же почти бегом направился к замыкающей машине, успев бросить южанину лишь невразумительное: «Сейчас вернусь…».

Он поспешил, потому что увидел: весь отряд, включая и шоферов с трех машин, собрался плотной группой в некотором отдалении, у стены то ли пакгауза, то ли эллинга; иными словами, бойцы покинули свой трейлер, обнаружились без всякой надобности, не говоря уже об отсутствии команды; впрочем, командовал ими по-прежнему не Милов, а их командир. К нему-то Милов и подступил в первую очередь.

— Что это значит?

Тренер команды пожал плечами.

— Свое дело мы сделали. Не так ли? Конвой больше не нужен. Сейчас погрузят — и мы свободны.

— Но ведь вам нужно как-то выбраться отсюда!

Командир усмехнулся.

— Скорее мы перейдем океан посуху, чем погрузимся на этот гроб. Он держится на воде только по недосмотру высших сил. Но они в любой миг могут спохватиться…

— Это судно только кажется таким, — Милов старался говорить как можно убедительнее. — На самом же деле…

— Мистер, — сказал командир. — Половина моих людей служила на флоте. И вы не убедите их даже под гипнозом. Нет, уж лучше вплавь…

— Как же вы рассчитываете выбраться?

— Вполне законно. Каждый из нас имеет паспорт и всё, что полагается иметь добропорядочному гражданину великой страны, путешествующему с чисто познавательными целями. И поверьте — к нам здесь не станут придираться.

Это Милов понимал и сам. Не станут. Слишком много волшебства в трех буквах, обозначающих сокращенное название их державы. А вот ему в Технеции паспорт не поможет, даже самый наиподлинный. В конце концов, он тут многократно засвечен, да еще старые счеты, но прежде всего — необходимость оставаться с грузом до конца.

— Кроме того, — сказал командир отряда, — мистер Орланз обещал обеспечить нам самый спокойный выезд — если мы не захотим задержаться тут в качестве туристов. Но мы не захотим. Судя по тому, что мы успели увидеть, эта страна — очень скучная провинция. А технеты — неинтересное общество.

— Орланз? Откуда он узнал, кто вы такие?

— Разве не вы ему сказали?

— Конечно, нет.

— А я думал… Впрочем, что в этом плохого? Он же наш человек.

— Вы полагаете?

— Меня об этом предупредили заранее. Еще дома. Разве это не так?

— Так, так, — успокоил командира Милов.

Милов подумал, что Орланз в своих обещаниях командиру отряда был совершенно искренним. Старик вовсе не хотел портить отношения своей оппозиции с сильными мира сего. В конце концов, только на их поддержку он и мог рассчитывать. Но была у него и другая причина: не в его интересах было — чтобы американцы узнали, куда же на самом деле отправились ракеты. Будь они на судне, это Стало бы для них ясным. А так — он наплетет что-нибудь, старик — краснобай, а американцы от природы доверчивы…

И в самом деле — не успел он подумать это, как командир сказал:

— Да и к чему сопровождать груз: его ведь везут для уничтожения, как