Впрочем, акционеров больше беспокоили туманные экономические перспективы. Надежды на скорое обнаружение золотых россыпей не оправдались, а посылаемые в Англию прочие ресурсы – железная руда, древесина и смола, зола для изготовления мыла – не сулили быстрого обогащения. В мае 1609 года компания добилась получения от короля новой хартии. Самоуправление Джеймстауна сменил назначенный в Лондоне губернатор, который наделялся «полной и абсолютной властью указывать, наказывать, миловать и управлять». Совет колонии не упразднили, но низвели до совещательного органа при губернаторе.

Тем не менее для акционеров Виргинской компании, как она теперь называлась, новая хартия дала большую свободу для осуществления инициатив по развитию колонии и извлечения из первого колониального проекта желанной прибыли. Пайщики немедленно воспользовались предоставленной им возможностью и снарядили очередную – третью по счету – партию переселенцев численностью в несколько сот человек. Людей завлекали обещаниями, что сразу по прибытии им будут предоставлены дом, фруктовый сад и участок под огород, но главное – земельный надел в сто акров на каждого трудоспособного члена семьи. Королевская хартия предоставила колонистам небывало широкие для Англии того времени права, в том числе на наследственное владение замлей, раздел участка между наследниками по завещанию и даже передачу надела дочерям.

Преодолев ряд серьезных трудностей – в том числе кораблекрушение, – переселенцы в мае 1610 года добрались до Джеймстауна, который находился на грани гибели. Губернатор принял решение об эвакуации. В последний момент, когда все колонисты, и «ветераны», и новички, уже погрузились на борт, в устье реки вошли три отставших корабля с инструментами и припасами. Джеймстаун был спасен.

В 1612 году благодаря усилиям Джона Рольфа – будущего мужа индейской «принцессы» Покахонтас – положение начало выправляться. Ему удалось скрестить местный полудикий и бермудский сорта табака[145], что резко увеличило его урожайность и, соответственно, доходы колонии. К 1617 году табак стал основной экспортной статьей Джеймстауна, принесшей колонии доход в 20 тысяч фунтов стерлингов. В конце второго десятилетия XVII века прибыль от табачных плантаций превысила полмиллиона фунтов в год. Походя Джон Рольф оказал колонии еще одну неоценимую услугу – женившись на Покахонтас, он почти на десятилетие обеспечил прочный мир с местными племенами.

К 1630 году Виргинская колония уже достаточно крепко стояла на ногах, чтобы начать поставки зерна, мяса и птицы в другие поселения Новой Англии. По сравнению с доходами табачных плантаций продажа сельхозпродукции приносила сущие гроши, но руководство колонии считало ее первым и важным шагом к преодолению зависимости колонии от цен на одну-единственную культуру. Строго говоря, попытки делались и раньше, например виргинцы пробовали разводить шелковичных червей – но безуспешно.

Преодолев все трудности первых лет, пережив Джеймстаунскую резню, две войны с индейцами, эпидемию и банкротство, Виргинская колония достигла наконец определенной стабильности и процветания. Как писал – пусть уже и с чужих слов – Джон Смит: «В колонии нет ни одной настолько бедной семьи, чтобы она не имела достаточного количества домашних свиней. Что касается домашней птицы, то лишь очень нерадивый хозяин не выводит за год сотню голов, а более богатые ежедневно едят ее. Хлеба там в избытке, а при умении его печь он настолько вкусен, что лучше и быть не может». Подтверждая его слова, другие путешественники отмечали, что простые люди в Англии находятся в гораздо более бедственном положении, чем «самый последний сервент[146] Виргинии».

Важным отличием английского колониализма от испанского или португальского была обособленность колонистов не только от метрополии, но и от живших вокруг коренных народов. Испанцы нещадно эксплуатировали индейцев, но при этом пытались – обычно весьма людоедскими методами – если не ассимилировать, то хоть как-то встроить их в свое общество. Англичане, за редким исключением, воспринимали аборигенов как досадную помеху и при первой же возможности истребляли неудобных соседей или изгоняли их за постоянно сдвигавшуюся на запад границу «цивилизованных» владений.

Вместо закабаления индейцев первые колонисты предпочитали использовать труд т. н. сервентов – своих сограждан, завербованных в метрополии специальными агентами. Обычно срок контракта составлял четыре года для взрослых и «соответственно возрасту» – т. е. до совершеннолетия – для детей и подростков. Предполагалось, что наградой отработавшему стоимость билета в Новый Свет сервенту станет земельный надел, предоставляемый колонией или бывшим хозяином. Однако на деле наниматели прибегали к всевозможным уловкам, чтобы не исполнять взятые на себя обязательства: пункт о земле «забывали» включить в текст договора, обещанный участок «изымался» в счет возмещения надуманных убытков и т. п. Доходило даже до физического уничтожения записи соглашения с сервентом. Со временем положение сервентов усугубилось тем, что наниматели начали открыто торговать их контрактами. По сути только наличие установленных конечных сроков зависимости отличало положение сервентов от рабской участи.

Совершенно отличный от виргинского подход к построению колониального общества продемонстрировали «отцы-пилигримы», создавшие в 1620 году Плимутскую колонию. Если Джеймстаун неоднократно стоял на пороге гибели именно из-за неспособности его жителей выработать единую позицию по жизненно важным вопросам, то основатели второй по старшинству английской колонии в Новом Свете сделали все возможное, чтобы достичь соглашения еще до того, как сошли на американский берег.

Пассажиры корабля «Мэйфлауер», который доставил «пилигримов» к месту их будущего поселения, четко делились на две неравные части: чрезвычайно сплоченное сообщество религиозных диссидентов-пуритан и разрозненная толпа «чужаков» – простых мигрантов, искавших за океаном не «Царства Божия», а банального земного богатства. Во избежание будущих разногласий и конфликтов, 21 ноября 1620 года каждый совершеннолетний мужчина, пребывавший на борту корабля, поставил свою подпись под текстом т. н. Мэйфлауэрского соглашения, которое иногда называют Первой американской конституцией:

«Мы, нижеподписавшиеся… настоящим торжественно и взаимно перед лицом Бога объединяемся в гражданский политический организм для поддержания среди нас лучшего порядка и безопасности, а также для достижения [наших] целей, а в силу этого мы будем создавать и формировать такие справедливые и одинаковые для всех законы, ордонансы, акты, установления и учреждения, которые в то или иное время будут считаться наиболее подходящими и соответствующими всеобщему благу колонии и которым мы обещаем следовать и подчиняться».

Документ подписал 41 человек – даже практически бесправные сервенты. Пиетет к формальным договорам можно назвать еще одной особенностью британской колонизации. Если испанцы придавали своим действиям видимость законности, апеллируя к «праву завоевания», а легитимность португальских колоний базировалась на «праве открытия», то для британцев в основе всего лежали завизированные договоры и хартии. Причем, как покажет дальнейшая практика заключения договоров с аборигенами, исполнение данных обещаний не являлось