Все прошло плохо. В первый вечер, 9 октября, Prince и The Revolution едва успели исполнить четыре песни, прежде чем их освистали и прогнали со сцены. (Есть много версий произошедшего, некоторые сильно различаются, но, кажется, бóльшую часть издевок и гомофобных выкриков спровоцировал один конкретный трек: «Jack U Off» – «Отдрочу тебе».[106]) Остальные члены его молодой группы были готовы выступать дальше, но Принс сбежал домой в Миннеаполис в полном унынии. Если он и злился, то больше всего, наверное, на себя: в глубине души он, должно быть, подозревал, что что-то подобное могло произойти. Прошло всего два года с Ночи уничтожения диско, когда шок-жокей и «борец с диско» взорвал полный ящик пластинок с соулом и танцевальной музыкой на глазах у пятидесяти тысяч бейсбольных болельщиков на чикагском стадионе «Комиски». В начале 1980‐х поп-музыка в Америке все еще была более или менее сегрегированной.

Второй концерт был намечен на два дня позже, и менеджер Принса, его гитарист и, наконец, даже сам Мик Джаггер звонили по телефону, чтобы выманить низкорослую примадонну обратно. Сработало. Но новость о срыве недавнего выступления уже разлетелась, и публика пришла подготовленной. Принс продефилировал на сцену в своем фирменном образе: ботинки на каблуках, высокие гетры и лаконичные, обтягивающие бархатные трусы. (Эпиляцию зоны бикини он явно не делал.) Если не считать шарфа на шее, больше его гибкое, черное, обнаженное тело ничто не скрывало. (Для сравнения, на этом отрезке тура Мик Джаггер в основном носил мешковатые футболки с символикой местных американских футбольных команд.) Двурасовая полисексуальная The Revolution в этой местности также смотрелась весьма эксцентрично. Группа воплощала собой все то, что определенная часть рок-аудитории Лос-Анджелеса как раз презирала: диско-биты, кроссдрессинг. Присущее нью-вейву позерство, сухое и костлявое синтезаторное музло. У толпы случилась коллективная истерика. «Фрукты, овощи, бутылки „Джека“, даже пакет с гниющей курицей – все полетело по воздуху в сторону группы», – пишет Дрейпер.

В 1981 году Принс был неудобным напоминанием о том, что крылось за растиражированным, пропитанным ностальгией образом The Rolling Stones с подведенными глазами: двусмысленно манящее/волнующее темнокожее тело. Очередной черный новатор выступает, чтобы «поддержать» очередную кучку шалопутных белых менестрелей. Многие из лагеря Принса восприняли выступление на разогреве у The Rolling Stones как поворотный момент. Впредь Принс, и без того уже слывший контрол-фриком, позаботится о том, чтобы никогда больше не попасть в подобное положение – ни на сцене, ни в СМИ, ни в студии звукозаписи, ни в каком-либо зале заседаний. Он никогда больше не позволит себя «нагнуть» подобным образом.

2

Если бы Принс умер или исчез в 1989 году, он оставил бы после себя одно из самых совершенных творческих наследий всех времен. От «Dirty Mind» (1980) до «Lovesexy» (1988): ослепительное, но неброское обручальное кольцо, протянутое всему миру. Только начав работать над этим текстом, я вспомнил, насколько сильно моя собственная жизнь была связана с музыкой Принса на протяжении 1980‐х годов: я писал о нем больше, чем о любом другом исполнителе; я могу обозначить все взлеты и падения того светлого/темного гедонистического периода, опираясь только на песни Принса; я ходил на его первый британский концерт со своей первой серьезной пассией; к 1987 году, под бесконечно повторяющийся саундтрек «Sign o’ the Times», я встретил ту, с кем мне предстояло провести остаток жизни. Глядеть на эти идеально оформленные обложки альбомов сейчас – все равно что читать карты Таро наоборот: «Смотри! Помнишь тот отель в Танжере?.. и тот номер в Париже… душевую кабину в Нью-Йорке… и так много закатов, ночей и рассветов в давно минувшем Северном Лондоне…» Если и есть одна песня, которая воплощает для меня все десятилетие целиком, то это «If I Was Your Girlfriend»: я крутил ее так часто, что больше уже не могу ей наслаждаться – она одновременно лишена всякого смысла и вмещает в себя слишком многое.

В те славные годы Принс был, наряду с Мадонной, интереснейшей поп-звездой на планете. Черный ритм-энд-блюз-исполнитель, который жонглировал сверкающими символами белой поп-музыки; самодовольный чертенок, который от работы к работе заставлял нас следить за развитием своей озорной личной мифологии – никогда не зная, что мы увидим в следующий раз, в какой форме Принс может вернуться, иногда всего несколько месяцев спустя. «Dirty Mind» (1980) никоим образом не предсказывает «Around The World in a Day» (1985), который никоим образом не предсказывает «Parade» (1986), который совсем не похож на «Lovesexy» (1988). Принс привнес в воды мейнстримной поп-музыки дикие волны и темные глубинные течения такими своими двуликими хитами, как «When Doves Cry», «Little Red Corvette» и «Raspberry Beret». В двух его первых альбомах, выпущенных в конце 1970‐х, не было и намека на грядущие работы. Сыграл свою роль небольшой, но решающий элемент везения: после шаткого старта ключом к успеху Принса стал MTV, «бог из машины» (по производству хитов) – так же, как в случае Мадонны и Майкла Джексона. Людям старше определенного возраста никогда не забыть пышный, мелодраматический промоклип для «Purple Rain» и незатейливое, но дерзкое видео на песню «Kiss».

Как ему вообще удалось провернуть некоторые вещи? К альбому «Controversy» прилагался цветной постер, на котором Принс позирует в душе, практически обнаженным. Вода кап-кап-капает с его высоко натянутых плавок; на стене позади него ненавязчиво маячит распятие. На конверте пластинки «1999» (1982) он лежит обнаженным в подсвеченном неоном будуаре – как модель с разворота «Playboy». (Его хобби включают в себя верховую езду, акварельную живопись и поп-эсхатологию.) На обложке «Dirty Mind» мы видим лишь куртку, опять те же плавки и решительно пустой взгляд уличного хастлера; крошечный черно-белый значок на его лацкане гласит: «Руд-бой». (Да, оно и видно.) Если оглянуться назад на эти образы, бросаются в глаза две вещи. Во-первых, Принс еще до Мадонны позиционировал себя как агрессивно-пассивный сексуальный объект. (Эти изображения как бы говорят: «Вам кажется, что вы знаете, кто тут с кем играет, но на самом деле нет».) Во‐вторых, этот сознательно пустой взгляд, к которому раз за разом прибегает Принс. Посмотрите, какое у него невыразительное лицо на этих снимках. Что это: простая невозмутимость или же маска? Как бы то ни было, эти ранние портреты изображают простого парня, которого можно встретить на районе, а не безупречного, прилизанного Принса более поздних лет, забальзамированного внутри благообразных доспехов пастельных тонов, прячущего все тело до последнего сантиметра кожи под ботинками, костюмами, перчатками, солнцезащитными очками, неосутенерскими шляпами.

Чуть не забыл: был еще