Женевьева моргнула. — О, э…спасибо.

Она справилась потрясающе. Никто здесь даже не знал, как это было тяжело — и никогда не узнает. Правда была между нами двумя и мертвецом.

— Мы уходим отсюда. — Я потащил ее прочь от здания клуба, не ослабляя хватку на ее руке, пока мы не оказались в безопасности в квартире.

— Фух. — Она прижала руки к волосам, широко раскрыв глаза и ошеломленная. — Мы поженились, чтобы не пришлось сдавать свидетелей копам. Думаю, нам следовало подумать и о других.

— Ни хрена себе. — Копы, на данный момент, были наименьшей из наших проблем. Я положил руки ей на плечи. — Горжусь тобой.

— Я рада, что все закончилось. — Она прижалась к моей груди, скользнув руками по моей спине. Когда мы обнимались, она обычно прижималась ко мне. Объятия лицом к лицу были в лучшем случае целомудренными. Это было надолго, как будто ей нужно было быть здесь, чтобы обнять меня. Мои руки не знали, куда пристроиться. На ее талии? На ее плечах? Я не хотел опускать их слишком низко, слишком близко к ее заднице. Я решил, что одна будет на ее плечах, а другая чуть ниже ребер.

Женевьева прижалась ко мне, ее мягкие изгибы подстроились под мои каменные линии. И она была теплой. Боже, она была теплой. Я забыл, каково это — обнимать женщину. Погрузиться в женские объятия. Я прижался щекой к ее волосам, принимая ее утешение.

Все закончилось слишком быстро. Женевьева отстранилась. — Я рада, что мы потренировались.

— Я тоже.

— Как ты думаешь, они нам поверили? — прошептала она. Отношение и уверенность, которые она демонстрировала в клубе, исчезли. Ее темные, красивые глаза наполнились страхом.

— Я очень на это надеюсь.

Иначе это никогда не закончится.

А это должно было закончиться.

Я должен был позволить ей жить дальше. Я должен был освободить ее от этих обязательств.

Она должна была покинуть этот город и раствориться в памяти.

Пока я не забыл, что не заслуживаю ее.

ГЛАВА 13

ЖЕНЕВЬЕВА

— Какой план на сегодня? — спросил Исайя с дивана. — Хочешь нанести первый слой на стены?

— Нет, — простонала я в подушку. Меньше всего мне хотелось сегодня заниматься покраской.

Проспать это воскресенье было гораздо лучшим планом. Я устала и…проснулась. Может быть, мне удастся вздремнуть после обеда.

После вчерашней встречи с воинами мне было трудно успокоиться. Я была уверена, что они вернутся и назовут меня лгуньей.

Исайя сделал все возможное, чтобы заверить меня, что я была правдоподобна, но сомнения не давали мне заснуть. Слышали ли они, как дрожал мой голос? Слышали ли они, как подпрыгивают мои пальцы на ногах? Заметили ли они, как трудно было сохранять твердый зрительный контакт?

Смелость в голосе Брайс придало мне уверенности. Она тоже была такой на горе, высокомерной перед лицом нашего похитителя. Дэш называл это нахальством. Я называла это выживанием — просто волей к жизни.

Я не очень-то умела врать, но за последние несколько месяцев у меня было много практики. Я надеялась, что этого было достаточно.

— Может, сегодня мы пропустим покраску? — Я зевнула. — Посмотрим фильмы и ничего не будем делать?

— Я не против. — Он вздохнул, переместился и плюхнулся в новое положение на диване. Судя по тому, сколько раз он переворачивался с одного бока на другой прошлой ночью, Исайя тоже плохо спал. На диване ему было неудобно. Его ноги были слишком длинными, а плечи слишком широкими, но он спал там без замечаний на протяжении нескольких месяцев.

— С сегодняшнего вечера я хочу спать на диване.

— А? — Он сел, одеяло упало с его голой груди. — Почему?

— Потому что мне кажется несправедливым все время спать на кровати. — Я повернулась на бок, подложив под щеку подушку. Это давало мне прекрасный вид на чернильную кожу Исайи, особенно на черный рисунок, который шел по бокам его шеи, через плечо и к одному из округлых грудных мышц.

Мне потребовались недели украдкой смотреть на него, чтобы определить все татуировки Исайи. Все они были черными. Каждая представляла собой узор. Не было ни лиц, ни слов. Они тянулись по его гладкой коже, сливаясь с мускулами под ней.

— Я не против дивана, — сказал он.

— Пожалуйста, давай поменяемся. Так я буду чувствовать себя лучше.

— Не могу, куколка. Мне и здесь хорошо. — Он опустился на подушку, вытянув руки по рукам дивана. Затем он закинул руки за голову и уставился в потолок.

Я обняла свою подушку поближе, изучая очертания его рук. Они были сильными, мышцы крупными, но с длинными, размашистыми линиями. Одна мышца поднималась, затем исчезала под другой. Его плечи простирались дальше, чем ширина дивана. Когда Исайя поднимал руки, они иногда напоминали крылья.

Крылья, украшенные черным.

— Ты сделал все свои татуировки в тюрьме? — спросила я.

— Нет, только пальцы и часть этой. — Его палец прошелся по татуировке на шее. — В тюрьме запрещено делать татуировки, но многие парни все равно их делали. Мой третий сокамерник сделал их мне ночью. Наверное, мне повезло, что я не заболел или что-то в этом роде, потому что он сделал это чернилами для ручки и скрепкой, которую он заточил в иглу.

Я поморщилась. Исайя редко говорил о тюрьме. А если и говорил, то только о мелочах. Но и этих кусочков мне было достаточно, чтобы понять, что я, вероятно, не хочу услышать полную историю. Если бы он когда-нибудь захотел рассказать ее, я бы послушала. Я бы плакала, но я бы слушала.

— Та, что у меня на шее, была не такой большой. Раньше она заканчивалась здесь. — Он приподнялся и указал на место на ключице. — Когда я вышел, я пошел к настоящему мастер и попросил его исправить это. В конце концов, мы его расширили. И я получил остальное.

Он поднял руки, вытянув их вверх, чтобы я могла видеть татуировки на его предплечьях. У него также были татуировки на икрах, ребрах и левой ступне.

У меня никогда не было желания сделать татуировку, но, проведя так много времени с Исайей, я начала ценить их искусство. Возможно, я бы сделала себе такую же, если бы она была уникальной, как у него. — Больно?

— Да, больно. Те, что у меня внутри, были самыми худшими, и они заняли целую вечность, потому что он мог делать только немного за раз. Тот, что на моей шее, заняло у него почти три месяца. Но мне было все равно.