— Я хочу и должна его видеть.

— Хорошо же, — сказал он резко. — Но знай, если ты пренебрежёшь моими предостережениями, я не стану сожалеть о тебе.

— Я и не нуждаюсь в этом, — ответила Ледша презрительным тоном.

— Ну, так пусть жребий твой свершится, — продолжал невольник, пожимая плечами, — я передам моему господину твоё желание. В твоём доме много слуг, пусть посланный тобою принесёт тебе ответ Гермона.

— Я приду сама и буду ждать ответа под деревьями вблизи его дома.

Невольник стал её отговаривать от такого намерения, доказывая, что Гермон может быть недоволен этим и — чего доброго — в присутствии дочери Архиаса отречётся от неё, как от назойливой нищей. Ледша уверенным тоном возразила:

— Ты меряешь твоего господина по своей мерке и не можешь знать, какое важное значение может иметь для нас это свидание. Напомни ему, что завтра ночь полнолуния, и, удерживай его десять александриек, он сумеет от них освободиться и придёт выслушать то, что мне нужно ему передать.

С этими словами она повернулась и пошла к жилищу, а Биас, шепча проклятия, сел в лодку и погнал её по направлению к Теннису.

III

При первых отдаляющихся звуках вёсел Ледша остановилась. С пылающими щеками смотрела она вслед лодке и на искрящуюся полосу, оставляемую лодкой на залитой лунным светом спокойной водной поверхности. Сердце её было неспокойно, подозрения в искренности чувств возлюбленного, возбуждённые в ней словами невольника, мучили и терзали её гордую душу. Неужели Гермон только забавлялся её любовью? Нет, этого не может быть! Всё что угодно перенесёт она, только бы избавиться от этой мучительной неизвестности. Она и приехала сюда, в «Совиное гнездо», к старой Табус, чтобы прибегнуть к её искусству предсказательницы. Кто же лучше старухи и служащих ей адских духов мог ей открыть всё то, что её ждёт в будущем! А старуха охотно окажет ей эту услугу, она ведь с ней очень близка. Впрочем, Ледше не надо было стыдиться своих частых посещений «Совиного гнезда»: как лекарка и ворожея Табус не имела себе равных, а как прародительница сильного рода пиратов была очень уважаема биамитами, которые не находили в морском разбое ничего предосудительного. Напротив, богатые биамитские судохозяева очень их ценили; отец Ледши также дружил с ними. И когда Абус, старший внук старухи, приобретший известность своими смелыми и дерзкими поступками во время плаваний, стал просить руки его старшей дочери, он ему не отказал, но поставил одно условие: как только Абус достаточно приобретёт богатств и женится на Ледше, он должен оставить пиратство и вместе с тестем возить товары и невольников из Понта[140] в Сирию и Египет, а хлеб и ткани с берегов Нила к Красному морю. Абус согласился на это условие, тем более что старуха Табус считала, что лучше отложить брак на некоторое время: Ледша едва вышла из детства.

Несмотря на свою молодость, Ледша страстно полюбила молодого пирата; она в нём видела героя, воплощение всех качеств истинного мужчины. Она мысленно следила за ним в его опасных плаваниях, страстно ждала его возвращения. Однажды его отсутствие продолжалось дольше обыкновенного; это плавание должно было быть последним; сейчас же после разгрузки хотели отпраздновать свадьбу. С большим нетерпением, чем когда-либо, ждала Ледша приезда своего жениха, но неделя уходила за неделей, а корабли из «Совиного гнезда» не возвращались. Мало-помалу стал распространяться слух, что пираты погибли в бою с сирийскими галерами. Первой получила точное известие старуха Табус. Её внук Ганно, оставшийся в живых, подвергаясь большим опасностям, пробрался к ней на остров и принёс ей печальную весть. Двое лучших судов погибли, а с ними вместе жених Ледши, храбрый Абус, старший сын старухи и ещё трое внуков. Подобно удару молнии, поразили Табус эти слова; с тех пор язык её стал плохо ей повиноваться и слух потерял свою чуткость.

Ледша в то тяжёлое время не покидала её, и только благодаря её неутомимому и хорошему уходу осталась старуха жива. Ни Сатабус, её сын и теперешний предводитель маленькой пиратской флотилии, ни внуки её — Ганно и Лабай — не показывались со времени постигшего их несчастья вблизи Тенниса. Как только Табус оправилась настолько, что могла сама заботиться о себе, Ледша вернулась в город, где заведовала обширным хозяйством отца и заменяла мать своей младшей сестре, Таус. Беспечная весёлость прежних лет не вернулась больше к ней, она перестала посещать празднества и увеселения биамитских девушек. Между тем красота её достигла полного расцвета и привлекала многих искателей её руки из соседних городов. Но мало кто из них решался предложить её отцу свадебный выкуп: её холодность и суровость отталкивали влюблённых юношей. Тяжёлая задача, выпавшая на её долю, — помочь овдовевшей сестре при восстании рабов — увеличила ещё её резкость и строгость. Вернувшись оттуда, она часто посещала «Совиное гнездо», чувствуя себя как бы связанной родственными узами со старой Табус, и старалась, насколько могла, заменить ей погибшего внука. Теперь ею вновь овладела любовь. Она любила греческого скульптора Гермона, на которого произвела сильное впечатление своей строгой, оригинальной красотой и который всеми способами добивался её любви. Сегодня она приехала к старой ворожее, чтобы от неё узнать, что ожидает её любовь. Рассчитывая только на благоприятное предсказание, явилась она на остров, а теперь слова невольника как бы градом побили все её надежды. Забавы ради и как материал она была нужна Гермону, и, как сказал Биас, который был выше и лучше других рабов, не она одна из женщин её рода попалась ему в сети. Даже на её родной сестре испробовал он свою власть покорителя сердец, а она так её берегла, так её охраняла, и от неё действительно не скрылась, по её возвращении, перемена, происшедшая в сестре, но она до сих пор не могла узнать причины этой перемены. Луна, освещавшая своим серебристым сиянием окружавшие её предметы, казалась горькой насмешкой для погруженной в глубокий мрак души её. Будь ей, как той старой волшебнице, все духи ада покорны, она бы им повелела покрыть всё небо мрачными, грозными тучами. Теперь же она заставит их предсказать ей, на что она должна надеяться или чего страшиться. И твёрдыми, решительными шагами направилась она к дому. Старуха сидела, скорчившись, перед очагом, повёртывая вертел с насаженными на него тремя утками. Её воспалённые глаза сильно страдали от едкого дыма, но,