— Вы точно… сумасшедший!

— Тогда в чём проблема, мой мотылёк? Чем я тебя не удовлетворил? Чего такого тебе не додал, что ты вдруг решила сделать отсюда ноги!

— Вы и сами всё знаете!

— Нет, Энн. Представь себе, не знаю! Хотел бы понять, но не могу. Это ведь чисто женские прихоти, о которых ты, почему-то, распространяться не спешишь. А я, уж прости меня за сволочную мудацкую натуру, мысли чужие читать не умею. Хотя на другие мои действия ты до этого момента почему-то никогда не жаловалась.

Я уже не могу… кажется, что задыхаюсь уже буквально. Или это он меня продолжает душить, выкачивая из меня остатки сил, здравого разума и той безумной Энн Брайт, кто ещё как-то мог ему сопротивляться.

— Не спешу распространяться?.. Чтобы вы мне опять навешали новых штрафных дней?..

— Ты сама подключилась к этой игре без какого-либо ответного отпора. А ведь могла бы устроить истерику, показать во всей красе, насколько ты возмущена и как мечтаешь вырваться из моих рук… Так нет же. Только и делала, как под ними стонала и кончала на моём члене снова и снова. Неужели ты думала, я ничего этого не вижу и не понимаю? То, как ты хочешь остаться, разве что не знаешь, как.

— Вы лжёте… вы всё лжёте…

— Да что ты говоришь? Тогда что тебе мешало встать в позу после нашей первой ночи и потребовать, чтобы я тебя отпустил? Нет, Анна, нет… Лжёшь здесь только ты. И в первую очередь самой себе.

Всё… Это предел! Мои силы на исходе, и он просто их наматывает, вместе с моими нервами и волосами на свои пальцы, когда погружает обе ладони в мои пряди сзади над шеей и снова заглядывает мне в глаза, перед этим царапнув жёсткой щетиной по щеке, скуле и онемевшим губам.

— И сейчас лжёшь! — проговаривая каждое слово прямо мне в рот, нанизывая мою растерзанную им же в клочья волю на клинки своей демонической одержимости. — Сама не зная, чего хочешь. То ли сбежать, то ли быть пойманной и запертой в наказание в тёмном подвале.

— З-здесь нет… никаких подвалов!

— И это тебя слегка расстраивает, да? Хотя… всегда можно найти иную альтернативу, ведь правда же?..

— Хватит!.. Пожалуйста!..

— Серьёзно? Даже так? И этого ты тоже не хочешь…

Я действительно, ещё немного и хлопнусь в обморок. Потому что он и не думал останавливаться, как и отпускать меня, продолжая свои безумные пытки будто в издёвку на все мои немощные потуги дать ему хоть какой-то отпор.

Если до этого он и держал между нами мнимую дистанцию, то теперь напрямую брал нахрапом. Вжался в меня, в мою грудь, живот, раздвигая мои ноги бедром и… заставляя почувствовать на лобке сквозь ткань халата и брюк его чёртов пенис уже частично, мать его, эрегированный!

— Только, пожалуйста, не ври о том, что якобы всю эту ночь ты не вспоминала, как я тебя ебал. И что не мечтала хотя бы в последний разок почувствовать меня в себе…

Полы халата окончательно разошлись в стороны от его манипуляций, и я чуть не зашипела сквозь зубы, когда прочувствовала половыми губами и даже немного клитором его извращённые трения членом и мошонкой. Моя киска заныла моментально, болезненно запульсировав от надрывных спазмов, и уже готовясь принять его всего!

Я едва сама не выругалась в сердцах вслух и в полный голос. Но… чёрт возьми! Это было слишком невыносимо! Я не могла этому противиться! Противиться грёбаному напору Маннерса! Его воле. Его рукам. Голосу. Жажде подчинять и прогибать под себя!.. Он уже давно меня собой отравил и теперь лишь нажимает расслабленными пальцами на нужные ему кнопки, когда хочет превратить в послушную куклу и секс-подстилку.

— Просто сознайся, Энн. — он нашёптывает свои сатанистские заклятие мне прямо в губы, дразнит мою чувствительную кожу кончиком языка, как змием-искусителем, а я… После каждого его опаливающего слова и развратной ласки едва не всхлипываю от последующей отдачи «ожога» в пульсирующей вагине. — Ты ведь пытаешься сбежать отсюда не от меня… Ты очень хочешь остаться! И всегда хотела. Как и стать частью моей жизни. Стать моей тенью… Да?

— НЕТ! Никогда!

— Лгунья! Маленькая изворотливая лгунья! А что бывает с лгуньями и провинившимися, непослушными девочками? Их наказывают, не так ли?

— Пожалуйста… умоляю! Отпустите меня! Я больше… не могу! Разве вы не понимаете, что творите со мной и как пытаетесь свести с ума? Ваши игры меня убивают! Вы этого добиваетесь, да? Хотите меня уничтожить? Превратить в сумасшедшую игрушку для своих извращённых утёх?

Я не знаю, почему сказала то, что сказала. Почему не сдержалась. Почему попыталась надавить на его жалость или на слабые точки, которых у него никогда не имелось.

Но вылетевших на волю слов обратно не запихнёшь. Я поняла это практически сразу, как только увидела во взгляде Маннерса ответную реакцию на мой скулёж. Казалось, даже радужка его тёмных глаз буквально почернела, налилась проснувшейся в нём окончательно угольно-чёрной Тьмой. Я её и почувствовала далеко не в обращённом на меня взоре восстающего во всей своей убийственной красе сущего Дьявола. Меня словно накрыло, а потом обожгло до самого костного мозга ударной волной чужой энергетики сумасшедшей силы и смертельной радиации. Не представляю, как вообще умудрилась выжить в эти бешеные мгновения, ставшие, по сути, для меня роковыми и… последними…

— Действительно, mon papillon? Ты действительно так хочешь, чтобы я тебя отпустил? — кажется, даже его голос пропитался до основания тьмой, атакуя своей токсичной вибрацией каждый воспалённый нерв моего шокированного сознания и оцепеневшей души. — Ну, хорошо…

Я всё ещё жива? Я всё ещё дышу и даже кое-что понимаю из того, что происходит? Смотрю в демонические глаза прямо перед собой и чувствую, как Маннерс всё глубже засасывает меня в свою ненасытную Бездну через взгляд, прикосновения… через ментальный посыл своей слетевшей с катушек сущности. Как касается моих губ своим порочным голосом и ртом. Как затягивает на мне тугие ремни своей подчиняющей воли.

— Я тебя отпущу… Но, чуть позже. Когда накажу за нарушение моих условий по полной. Как ты того и заслуживаешь. И когда ты сама будешь ползать в моих ногах и умолять тебя оставить. Когда ты станешь моей… и только моей! Вот тогда я тебя и отпущу…

Последние фразы он уже хрипел, всё крепче сжимая мою голову в своих беспощадных пальцах. Всё сильнее и болезненнее насаживая на невидимые клинки своей дьявольской одержимости. Казалось, он и вправду бил меня ножом с каждым произнесённым словом по самым уязвимым точкам, заставляя истекать кровью и вспарывая на раз артерии моего когда-то здравого рассудка.

— Но не ранше, mon papillon! НЕ РАНЬШЕ!..