Шрифт:
Закладка:
Сказать, что согласна, я не успела. От первого же поцелуя резко стало не до разговоров. А от первого прикосновения, нежного, осторожного, перед глазами все поплыло.
Это не было похоже на наши игры прошлой или позапрошлой ночью. Костя сдерживался, стараясь подготовить меня. Но больше не улыбался и не шутил.
Все его мышцы превратились в камень. Движения стали резкими. А во взгляде горело такое пламя, что я плавилась и растекалась перед своим первым мужчиной.
Кричала что-то бессвязное, когда он изводил меня жадными ласками.
Стонала и всхлипывала, когда успокаивал потом, довольную и потерянную.
Дышала им.
Доверялась.
Позволяла губами собирать мои слезы, когда Костя уверенно и быстро брал свое.
Это было совсем не так, как я представляла раньше. Боль сменялась улыбкой. Улыбка – тихими, счастливыми слезами. Слезы – уютным молчанием.
Меня будто разбили. Но не склеили, а вылепили заново. Сделали более смелой и раскованной. Разбудили внутри что-то голодное и чувственное.
Даже думать не хотелось, что на месте Кости мог оказаться кто-то другой. Не верилось, что это возможно. Не представляла, что могла бы стать настолько свободной с кем-то, кроме него.
–Тебя стоило ждать до двадцати двух.– Уже ночью, совсем сонная, я уткнулась носом в Костино плечо и закрыла глаза.
–Я бы потом нашел его и свернул голову.
Мой совсем не романтичный мужчина, тот самый, который так и не признался ни в какой влюбленности, громко зевнул и буквально закуклил меня в свои горячие, надежные объятия. Как под замок взял.
Костя
«А поутру Снегурочка растаяла»,– вспомнил я, когда открыл глаза.
Считается, что за двадцать один день человек способен выработать новую привычку. Кажется, я справился за два.
Вчера и позавчера Варя просыпалась вместе со мной. Сразу же смущенная. Всклокоченная как одуванчик. И такая смешная, что настроение само поднималось до отметки «отлично».
Сейчас рядом никого не оказалось. На соседней подушке красовалась вмятина от головы. На моем левом плече – отпечатки зубов. Бесформенными тряпками на полу лежала одежда – брюки и футболка. А Вари не было.
Вроде бы ничего серьезного, но за грудиной неприятно царапнуло: «Стареешь!.. Может, не справился?.. Запугал девчонку!»
Хоть срочно вызванивай одну симпатичную сладкую русалку и устраивай себе психотерапию. В кровати! При свете! Чтобы на этот раз внимательно рассмотреть все эмоции на красивом лице. И вместо сомнений влепить на подкорку штамп «Годен!».
Если бы не целая коллекция сообщений и писем на телефоне, я бы, скорее всего, так и сделал. Но пришлось подняться, изучить отчеты из офиса и от Войтенкова. А потом из соседнего номера послышался громкий и непривычно счастливый смех, кажется, сразу троих.
В Питере я бы перекрестился. Там детский смех, как автомобильная сигнализация, указывал лишь на одно – впереди неприятности. Здесь же, на Мальдивах, даже мысли не возникло, что двойня могла устроить какую-то проделку.
Смеются – значит весело. Втроем – значит с Варей.
Еще недавно такая логика была для меня нереальной. Двенадцать сбежавших нянь и задерганная охрана были живым тому подтверждением. А с Ласточкиной… словно с фамилией изменились и мои бандиты.
Не было у нынешних детей ничего общего с теми неуправляемыми малышами, которых привезла Наталья. Не было общего даже с теми, которых я видел во время редких поездок во Францию.
Двойню как перепрошили. Вместе с новой мамой, пусть и фиктивной, с них будто шелуха какая-то слетела. Не осталось агрессии. Исчезла непонятная детская жестокость.
Моими стали! Впервые за пять лет с рождения.
До этого утра не задумывался об этом. А теперь словно озарило. Забыв о делах, лежал на кровати. Слушал смех за стеной и сам улыбался.
Наверное, это было что-то похлеще привыкания. Новая форма зависимости! Дико хотелось не только видеть эту троицу, но и быть рядом с ними.
Рефлексировал я недолго. Быстро умывшись, переоделся в свежую одежду – благо чемодан с вещами сам перенес еще два дня назад – и пошел в семейный номер.
–И кто это проснулся раньше обычного?
Распахнув дверь детской, я уставился на своих малышей, которые, изображая перевернутых жуков, лежали на коврике. И на Варю рядом с ними. Такую светящуюся, что глаза слепило, как от лампочки.
Даша первой заметила меня:
–Папа, привет! Нам сон плохой приснился.
–Мы хотели тебя позвать, а тут Варя пришла,– дополнил сын.
–Сразу после сна?– Я потрепал обоих по головам и уселся на пол за Варей.
–Мне показалось, что слышу здесь какие-то звуки. Оказалось, Даша с Кондратом проснулись.– Моя русалка слегка качнулась назад. Идеально на мою грудь. И тут же стыдливо отпрянула.
–Так ты у нас еще и экстрасенс?
Подмигнув напряженно наблюдающим за нами детям, я вернул ее на место. Прижал к себе. А чтобы снова не сбежала – обнял за талию.
–У меня чуткий сон.– Варю легонько тряхнуло. Как от удара током. Однако вырываться она не стала.
–Ты даже успела сегодня поспать? Рад за тебя,– шепнул я ей на ухо и жестом приказал детям идти чистить зубы.
–Господин Арбенин, у вас ни стыда…– Варя проследила взглядом за двумя малышами и, когда мы остались одни, повернулась ко мне:– Ни совести.
–Чего нет, того нет. Но слово «господин» мне понравилось. Хорошо прозвучало! Вечером повторишь?
–Костя…– Она бросила на меня такой горячий взгляд, что в горле пересохло.
–Как самочувствие?– Пока не натворил глупостей прямо в детской, срочно нужно было переключиться на что-то более безопасное.– Ничего не болит?
–Всё в порядке.– Варя переплела мои пальцы со своими. Длинными, тонкими, без колец или хотя бы следов от них.
–Это хорошо.
Я засмотрелся на женские ладони. Ни вчера, ни сегодня ночью не думал ни о каких совместных планах. От желания уши закладывало и извилины в черепушке выпрямлялись. А сейчас как лопатой по голове получил. Второй раз за утро.
–Что-то не так?– встревоженно спросила Варя.
Она чувствовала меня лучше, чем я сам себя.
–Кое-что забыл. Вернемся в Питер, исправлю.
Никогда в жизни не дарил женщинам драгоценности. Даже Наталье. Отделывался электронными сертификатами в ювелирные магазины. А Варе захотел купить лично. Что-то особенное, редкое, как она. Русалочье.
–В Питер…– повторила за мной Варя со странной грустью.
–Не хочешь возвращаться?
