Шрифт:
Закладка:
— Всё, — хлопнула в ладоши Соня, — запомнила.
— Чудесно, — Оддманд вынул из ящика стола нож для писем и пожал плечами: — Другого нет.
Они встали в круг (совсем маленький круг, стоит заметить). Магия Дома затрепетала в воздухе; все трое начали произносить слова на старом, давно забытом языке — тихо, нараспев, уходя в некоторое подобие транса. Ладони Евгении нещадно жгли появляющиеся отметки, но она не чувствовала боли, охваченная потоком чистейшей энергии. Голос Сони становился громче с каждой секундой. Он будто стал глубже и ниже, вытачивая каждую фразу как искусный скульптор. Соня была права — в заклинаниях с ней так никто и не сравнялся.
Страницы фолианта затрепетали, хотя ветра в библиотеке не было, и зашелестели, перелистываемые невидимой рукой. Оддманд поднял нож. Женя протянула ладонь, и лезвие полоснуло её; кровавая роса, выступившая на месте пореза, капнула вниз, оставляя на полу багряные лужицы. Заклинание не переставало течь, закольцовываясь сотню раз вокруг своих творцов. На Женю вдруг пахнуло весной — луговыми травами и дождём, жаром солнца и стремительно тающими снегами. Она не чувствовала корсета, тесно сжимающего грудь — вместо него по телу струилось белоснежное лёгкое платье, подвязанное узорчатым поясом.
Когда последнее слово было произнесено, магия Дома, до этого собравшаяся в единую точку, вдруг вспыхнула, расходясь кругами по дощатому полу, стенам и потолку. Всё осветилось, а затем резко потухло, оставив после себя лёгкое свечение.
— Ольга, Елизавета! — внезапно раздалось из коридора. Громогласный голос отца Сони можно было узнать из тысячи. Он перебивал даже шум гостей и музыку. — Куда вы опять пропали?
Дверь библиотеки со скрипом начала отворяться. Женя, всё ещё ощущавшая на себе ветер, не сразу поняла, что кто-то вошёл; как пьяная, она поморгала, всматриваясь в дверной проём.
— Что… что, спрашивается, вы здесь делаете?! Как изволите оправдываться, мадмуазели? А ты… — лицо папеньки начало стремительно багроветь, когда он увидел Оддманда, — ты! Червь! Жалкий конюх! Мало тебе было снисходительности моей дочери, ты теперь тут шляться вздумал, как хозяин?! Ты забыл, где твое место?! Да я тебя, негодяя…
Мужчина издал непонятный звук — то ли рёв, то ли всхлип — и бросился вперёд, забыв о манерах, параллельно запуская пустой бокал в фамильяра. Тот вовремя опустил голову, поэтому бокал прилетел в стену и разбился; осколки стекла усеяли пол.
— На кой чёрт вам мой нож для писем?! — гневно продолжал отец Сони, поражённо глядя то на свой стол, то на пол, усеянный кровавыми каплями. Mon Dieu, donne-moi de la force! Je suis complètement découragé! — от волнения он перешёл на французский и зазвучал ещё более угрожающе. — Dans ma propre maison!1
Женя мельком взглянула на Соню. Кажется, та порядком растерялась. Недолго думая, девушка схватила её за руку и побежала прочь из библиотеки; Оддманд не отставал, ловко нырнув под руку мужчины, который продолжал вопить, перемешивая французскую и русскую речь.
Когда беглецы оказались в коридоре, с первого этажа послышался выстрел. Гости закричали, в панике разбегаясь кто куда, а оркестр так и продолжал играть что-то истеричное и быстрое. Скрипка то и дело подпрыгивала вверх, сбивая и путая остальных, а пианист вообще сошёл с ума и перешёл на октаву ниже, дубася по клавишам изо всех сил.
— Это ещё что… — прошипела Соня сквозь зубы и подбежала к лестнице, всматриваясь вниз.
Из зала вышел мужчина в футболке и белых кроссовках. В руках у него был револьвер. Он выглядел так, словно не спал около недели; взгляд покрасневших глаз дико блуждал из стороны в сторону, выискивая кого-то среди верещащих господ и дам. Следом за мужчиной шла цепочка бледно-кровавых следов.
— Заткните свои пасти! — прорычал он и поднял глаза, в упор уставившись на Соню. Та ойкнула и подбежала обратно к Жене и Оддманду.
— Там какой-то andouille2 с револьвером! В очень странном наряде, я скажу… Никогда таких фраков не видела… И, кажется, он меня заметил.
Как бы в доказательство её слов на лестнице раздались громкие шаги. Запах гнилых яблок и сырости пополз по коже, выбивая из лёгких последний воздух.
— Это Святослав… — сдавленно прошептала Женя.
— Что?!
— Я забыл упомянуть, — Оддманд оставался невозмутимым, хотя заметно побледнел. — Убийца — брат Ярополка. А теперь уходим отсюда.
Он подхватил девушек под руки и вместе они побежали дальше по коридору. Соня молча переваривала услышанное, а Женю била крупная дрожь.
Это был ненастоящий, призрачный мир — точнее, огрызок некогда реального мира, тень прошлого, и этот Святослав — хотя, уже, скорее, Кирилл — тоже был призрачным и нереальным, но схлопотать пулю в лоб как-то не хотелось. Женя вдруг осознала в полной мере, чем являются все эти кусочки жизней, по которым они с Оддмандом скачут галопом — лишь записанным на старую плёнку фильмом, который она смотрит в быстрой перемотке. Плёнка покоцанная, местами выцветшая, поэтому события искажены до неузнаваемости. На самом деле, Кирилла никогда не было здесь, на этом балу — но вот он, ступает своими отвратительными кроссовками, размахивает револьвером и угрожает каждому встречному. Ищет её, чтобы в очередной раз убить. Бессмысленно разговаривать с ним — настоящий Кирилл остался где-то в будущем, выполнивший свою главную задачу, и теперь гнался за Женей не он, а его отголосок, который и слушать-то девушку не захочет. А ведь она пыталась его вразумить… Когда-то давно. Когда ещё была жива в полной мере.
Завернуть за угол… Стучать в каждую дверь и обнаруживать, что она заперта… Снова бежать, глотая воздух широко раскрытым ртом… Женя уже видела это в одном из своих старых кошмаров. Теперь пришло время пережить его наяву.
— Ольга! Ma chère, j'avais peur pour vous…3 — из ниоткуда появился Алексей. Видимо, в момент всеобщей паники сбежал через один из секретных ходов и оказался на втором этаже раньше Кирилла. Его фрак порвался и теперь висел неряшливыми тряпками, волосы растрепались, а на белой рубашке алело свежее пятно крови. Женя бросилась к нему навстречу, не помня себя от ужаса.
— Ты ранен? Он стрелял в тебя?
— Нет, нет… Это не моя кровь, мадмуазель… — пробормотал Алексей, ошарашенно переводя взгляд с одной девушки на другую. Затем он посмотрел на Оддманда. Раскрыл рот — хотел, видимо, накинуться с расспросами, — но тут же его закрыл. Всё верно. Сейчас нет времени.
Дом буйствовал. Прочитанное заклинание ясно дало понять, что ни перстня, ни ножа здесь нет. Снова мимо.
