– Тогда, – он достает из пестрого бумажника визитную карточку, – вот вам мои координаты. Если окажетесь в Таллине, звоните. Я постараюсь быть таким же гостеприимным, как вы.

– Вряд ли приеду, но все равно спасибо. Аппетит еще не появился?

– Вроде бы, несите еще один антрекот.

Перед уходом он напоминает, что всегда будет рад ее звонку, и, не спрашивая расчета, опускает в карман передника четвертной, без лишних слов и без вольностей.

Точно так же рассчитывался в ресторанах Анатолий.

А дома ее ждет сюрприз.

На кухне сидит Николай Николаевич. Удивительное упорство. Неужели настолько серьезно?

Явился, разумеется, без Володи.

Едва кивнув, Настя скрывается у себя в комнате. Надо перевести дух, переодеться для продолжения поединка, а потом можно будет посмотреть, что он приготовил после позорной отставки, чем собирается удивить.

Для переговоров является Людмила.

– Твой-то целый вечер ждет.

– Ну и что?

– Присушила, видать. Теперь не отстанет.

– А вдруг муж узнает?

– Так он же все равно с негритянками.

– Спирту принес? – спрашивает Настя как можно наглее. – Или вчерашним решил обойтись?

– Принес, принес, – обрадованно шепчет сестра, – много принес. Эх, присушила.

– Тогда зови. Удивить ему все равно нечем. Хотя подожди.

– Неужели прогонишь?

– Ладно уж, зови, черт с вами.

Удивить ему нечем. Придется удивлять самой. Она раздевается и садится на подоконник – самое видное место, чтобы сразу же ослепить. А потом сказать, что для первого дня достаточно, и выставить.

Только день-то уже второй.

Тогда пусть встает на колени и ползком через всю комнату.

Глупости, разумеется, но надо же хоть чем-то разбавить кислятину…

10

Спирт – хорошо, но деньги – надежнее. Людмила с этим не спорит.

Для начала Настя берет на работу четыре бутылки. Ставит в сумку и прикрывает полотенцем, чтобы не бросались в глаза. Бутылки с проштампованными этикетками – все продумала.

Готовилась тщательно, а избавилась от них за полчаса. Разлетелись, как птички из клетки.

Вечер в полном разгаре, народу по случаю пятницы полный ресторан, а сумочка уже опустела, даже неинтересно стало, пресно как-то. Народец в основном простой, непривередливый, ему только подноси, ему без разницы; самогон или пулемет – лишь бы с ног валило. Впрочем, одна компания выделяется. Сдвинули два стола и словно отгородились от всего ресторана, им бы в отдельный зал, там бы они гульнули от души, но отдельного зала нет, поэтому они чинно ужинают. Над столом ровный гул делового разговора, ни выкриков, ни песен. Дамы танцуют только со своими, мужчины не рыскают по чужим столам в поисках случайных знакомых. Таких спиртягой лучше не дразнить. Эти быстро унюхают. Анатолий рассказывал, что на дачах они чаще всего глушат спирт или настойки на нем, всегда находятся товарищи, имеющие доступ к огненной водичке. Уроки даром не проходят. Разбираться в людях ее научили. Компания Настю не интересует, только один из женских голосов вроде как знакомый. Настя приглядывается повнимательнее и узнает Светку Тимченко. В одном классе учились. Ее глазенки с другими не спутаешь: черные и круглые, как по циркулю, этакая двустволка из-под челки выглядывает, того и гляди пальнет. И голосок остался прежний, вечно горло на собраниях драла. Голос и глаза выдают, иначе бы не узнать, такая кобылка выгулялась. Но одеваться не научилась, ладно в детстве ходила растрепой, тогда выбирать не из чего, но теперь пора бы и свою фантазию иметь, не залезать в полумужской пиджак при таком-то бюсте. И на соседке по столу такой же – местная мода что ли… а может, форма?

Настя задерживается возле компании, однако одноклассница занята беседой. Приходится окликать:

– Здравствуй, Света!

Поворачивает голову, но не узнает.

– Можно тебя на минуточку?

– Меня?!

Неужели так изменилась? Может, притворяется?

– Тебя, Светочка.

Встает, вскидывает двустволку, прицеливается, потом очень медленно говорит:

– Неужели Надежда?

– Угадала.

– Мне говорили, что ты в Москве, – не спеша выходит из-за стола, берет Настю под руку и ведет из зала.

Может, от взглядов друзей? Может, от трескотни оркестра?

Но и в тишине разговаривать не о чем. Какими ветрами? Давно ли? Надолго ли? Бегло по верхушкам, а двустволка не мигая держит на прицеле, входную дверь. Одноклассницу тянет к новым товарищам. Не ко времени встреча.

– Ну, ладно, заходи, теперь знаешь, где меня найти, – говорит Настя. – Посидим, детство вспомним.

– Неплохо бы отвлечься, – рассеянно соглашается Светка.

Но пригласить к себе забывает. Или стесняется водиться с официанткой – городишко маленький, а она, небось, на виду?! Ну и пусть, коли так. Настя переживет. Чихать она хотела на всю эту знать, похлеще видала.

Расстраиваться по мелочам – не в ее характере. Однако к концу смены наваливается усталость, состояние словно перед запоздалыми месячными, когда измотанное безразличие легко переходит то в страх, то в агрессивность. И вот уже чья-то вороватая рука ползет по ее талии, в другой бы раз и увернулась, и никаких нервов, а теперь психанула и наотмашь по наглой руке – брак в работе. Увидел бы директор – не похвалил.

Дотащилась до дома, а на крыльце Людмила поджидает. Нет, это уже слишком, превращаться в многостаночницу она не собирается, и веселить чужих гостей не намерена, кто их звал, тот пусть и ублажает.

Но тревога ложная. Сестрица чуть под хмельком, привалилась к стене и напевает вполголоса: «А мне мама, а мне мама целоваться не велит…» У нее прибыльный вечер – три мужика пожаловали и каждый со своим взносом, и девчонок быстро собрала, и по комнатам без капризов устроила – как по нотам, разложила. Только вот Настину койку пришлось занять. Потому и дожидалась, чтобы Настя голубков ненароком не спугнула, а переночевать можно вместе, кровать у нее широкая.

– И все-таки здорово ты, Надька, придумала, золотую жилу нашла, вот что значит городская наука, – шепчет сестра, укладываясь. – Ну, куда бы я без тебя, так бы и сгноила дом. А теперь и сруб подновлю, и внутри кое-что сделаю. Эту комнату, пожалуй, так и оставлю, а в остальных, думаю, перегородочки смастерить. Шесть пар можно будет разместить. Слышь, Надь…

Настя слышит, но не отзывается, хочется быстрее уснуть.

Утром она узнает, что ушла Любаха.

– Выгнала, что ли?

– Вот еще не хватало, сама сбежала. Вернулась с работы, собрала чемодан – и в общежитие. Ни спасиба, ни до свидания.

– А чего сказала?

– Ничего. Меня дома не было. Я в это время как раз за девчонками бегала.

– Ты ее что, с мужиками оставила?

– А то она с мужиками не оставалась.

– Смотри, разнесет по всему городу, не отмоешься.

– Я ей разнесу.

– Поздно будет.

Людмила молчит, соображает, потом потяжелевшее от обиды на неблагодарную