– Спокойненько, Татьяна Ивановна, сейчас мы вам лекарства нальем. – Жорка взял ее за плечи и усадил на свое место. – Подлечитесь и баиньки.

– Неразведенного давай.

– Не учите ученого, для любимой тещеньки самого чистого, как моя слеза. – Жорка плеснул прямо из канистры и вложил ей ковшик в руку.

Старуха отхлебнула воды, потом, лихо запрокинув голову, вылила в себя спирт и снова приложилась к ковшу.

– Ну как, полегчало?

– Хрен тебе в нос, а не моя дочка.

– Понял, Татьяна Ивановна, а теперь баиньки. – Жорка хотел ее приподнять, но она шлепнула его по руке и повернулась к Андрею:

– Женись на моей дочке, с этого рыжего алкаша все равно проку нету.

Андрей нагнулся к канистре, налил в свою рюмку, выпил и накинулся на закуску. Но пьяная поняла его уловку.

– Не хочет, тогда пусть выметается.

– Мамка, заткнись!

– И ты выметайся. Кому я говорю… Все катитесь!

– Не слушайте ее.

Но Андрей уже встал. Он словно боялся, что к нему подобреют и раздумают выгонять. Настя на всякий случай пошла за ним. Жорка догнал их в сенях.

– Подождите, ребята, она сейчас угомонится. Еще пятьдесят миллилитров – и захрапит.

– Угробишь старуху.

– Что ты, Настенька, она сама кого угодно угробит. Железная теща.

– Слушай, Жора, бери в одну руку свою канистру, в другую – Нинку, и пойдем к нам.

– А удобно?

– Время еще непозднее. Посидим, песни попоем.

– За песнями – хоть на край света. Сейчас зазнобу переодену – и вперед.

До края света они дошли за пятнадцать минут, могли бы и быстрее, но Нинка в дороге раскапризничалась, надумала убегать, и Жорке пришлось ловить ее и уговаривать.

Дома, усадив гостей, Настя вызвала сестру на улицу.

– Слушай, у них целая канистра спирта. Ты же говорила, что дом собираешься ремонтировать, теперь будет чем рабочих угостить.

– Водки на ремонт не напасешься, это уж точно.

– И я про то. Так что пусть Жорка с подругой здесь ночевать останутся. Койку не продавят.

– Пусть остаются. А канистра-то полная?

– Почти.

– Ну, так отлить надо.

– Успеется, вечер долгий.

Места для ночлега хватило всем, расщедрившаяся Людмила готова была выделить каждому по отдельной комнате, даже Андрею, но он промямлил о каких-то срочных делах в гостинице и ушел еще засветло. Может, подумал, что с него снова потребуют деньги, а денег в конце командировки не бывает; может, спасался от новых розыгрышей Насти – уточнять она не стала, пожалела.

7

Нинка убежала чуть свет, а Жорке спешить некуда. Он всем доволен, аж морда лоснится от блаженства. По дому ходит, как по собственному – мало того, что никого не стесняется, но и не стесняет никого.

– Первый раз по-людски с Нинкой переспал. Зря смеетесь. Вы представить себе не можете эту шехерезаду: только приляжешь – бабка поднимается и в крик. Приходится вставать и снова к столу. Наливаю ей стопаря, укладываю баиньки, дождусь пока захрапит, и возвращаюсь к Нинке под бочок. Лежим, дышать боимся… и все равно, только дело до горячего доходит, храп прекращается. Голову поднимаешь, а она уже к выключателю ковыляет.

– Совсем совесть потеряла, – возмущается Людмила.

– Я-то ее по-человечески понимаю, а Нинка вот извелась совсем, оттого, наверное, и худая такая.

– И понимать нечего, – наседает Людмила.

– Ну, почему же, каждая мать мечтает выдать дочку замуж. Я бы и сам на Нинке женился, да боюсь, посадят за многоженство. Если б был я турецкий султан – другое дело.

– И султанша бы у нас появилась…

Людмила вроде как ревнует. Для Нинки приличного слова найти не может, а вокруг Жорки словно наседка. И рассольчику ему с утра из погреба, и к холеной своей редисочке в огород вывела. Стоят у грядки, шушукаются, секреты заводят. А когда провожала – аж на дорогу выползла.

– Чего это ты вокруг него вьешься? – спрашивает Настя.

– Да мужик больно хорош. Жалко, что стиральной доске достался.

– Отбить, что ли, надумала?

– Чего болтаешь-то, – пугается Людмила, – с ума сошла? Я ему сдобную кралю устрою, век будет благодарить.

– Других забот у тебя нет.

– А ты думаешь, с плохоньким литром, который после вчерашней гулянки остался, можно избу отремонтировать?

– Вот оно что. А вдруг он крале не понравится? – О том, что в канистре должно было остаться гораздо больше, чем литр, Настя не напоминает – пусть хитрит. – Вдруг ей рыжие не по вкусу?

– Как это – не понравится? Здоровый мужик с дармовой выпивкой.

– Мало ли их с дармовой выпивкой.

– У нас немного, – не без намека отчеканила. – И отдельная комната на ночь – это разве не в счет? Ты пойди поищи для этого дела комнатку.

Крыть нечем. Для игры в подкидного – козыри самые надежные. О существовании других игр Людмила не догадывается, зато здесь считает себя мастерицей.

Краля появляется на следующий вечер. Настя приходит из магазина и застает их с Людмилой за чаем. Сидит кралечка, воркует, а нормальным голосом двух слов связать не может и чуть ли не половину букв с трудом выговаривает. Головка с кулачок, волосики, что цыплячий пух. И только потом, когда она приподнимает с табуретки свое сокровище, Настя угадывает, чем новая краля собирается оттеснить Нинку.

А Жорке что, он не привереда, ему без разницы.

– Неужели ты себе приличную девку найти не можешь? – спрашивает Настя утром, с глазу на глаз – не дай бог, сестра услышит, как хают ее товар.

– А этим куда деваться? Им тоже ласки хочется.

Не понимает ее Жорка. Редкостный мужик. Стоит перед ним Настя, разомлевшая спросонья, а спросонья она еще соблазнительнее, об этом ей многие говорили, стоит перед ним избалованное дитя природы в халате, наброшенном на голое тело, а ему хоть бы что. Морду, конечно, не воротит – балагурит, смеется, но жадности в глазах нет. Языку можно приказать говорить что следует и руки утихомирить можно, а с глазами так просто не управишься, глаза всегда выдают. А этим синим – никаких забот. Непривычно такое Насте и немного обидно, и очень даже любопытно. А любопытной Варваре на базаре… в том-то и дело.

И на Любаху глаз не загорелся. А ей всего двадцать. Не подействовало. Чужого не надо. Удивительный мужик. И какой все-таки рыжий! В жарках, наверное, нашли, а не в капусте.

Любаха вернулась из деревни как раз в тот момент, когда Людмила устраивала на ночлег Жорку с новой кралей. Не помешала, но все-таки лишний свидетель мог бы спугнуть, окажись бабенка поприличнее. А этой девчонка не помеха,