Ощутить себя настоящей гостьей на корпоративной тусовке Батянина мне так и не удается. Как только мы возвращаемся к беседке и костру, он негромко сообщает:

— Мои люди только что видели его на железнодорожном вокзале. Описание один в один, и фотка у них есть. Перехватят с минуты на минуту. Опознавать-общаться поедешь, пока мы свои кадры из органов не подключили? Если закроем его сейчас, потом свободно, по-мужски толковать с ним будет сложнее.

Босс срывается с места, не раздумывая.

Впрочем, на одну минуту он всё же задерживается, чтобы попросить Артура Короленко, который даже на такой неформальной встрече не теряет гранитно-невозмутимый вид, отвезти меня домой на своей машине с водителем и надёжной охраной.

— Я вернусь поздно, Катя, ложись сразу спать — говорит мне Царевичев и очень серьезно добавляет, практически приказывает: — Постарайся соскучиться по мне к завтрашнему дню. Тогда юбилей действительно станет для меня настоящим праздником.

— Юбилей? — рассеянно повторяю я, глядя на то, как двигаются его губы.

Поцелуи босса что-то изменили во мне. Разбудили внутри неутомимую жажду прикосновений, и сосредоточиться на смысле слов рядом с ним стало сложно.

— Завтра юбилейная вечеринка во «Дворце». Забыла?

— Но я же там больше не работаю.

— Ты теперь со мной. Этого достаточно, — категорично заявляет Царевичев и, погладив меня по щеке, уезжает.

Короленко по обыкновению молча доставляет меня к дому босса. Только в самый последний момент, когда я вылезаю из его темно-бордового внедорожника, бросает в спину:

— Сиди дома тихо, никуда не выходи и вообще не высовывайся.

Ну да, как будто я собиралась куда-то бежать на ночь глядя, как идиотка. Подавив детское желание высказаться по этому поводу, я просто киваю.

В доме царит глубокая тишина, и где-то в коридоре размеренно тикают раритетные часы с кукушкой. Царевичев ещё при переезде говорил, что это памятный подарок его бабушки, и потому всегда поддерживается в рабочем состоянии. Мне нравится этот звук — такой успокаивающий и мирный.

Домработница и Настя с Костей уже давно спят. На всякий случай заглядываю в детскую, поправляю детям сбившиеся одеяльца и ухожу в гостевую спальню.

Посетив ванную, быстро переодеваюсь в ночную сорочку и ныряю под одеяло. Прохлада чистого постельного белья такая приятная. С наслаждением вытягиваю ноги в струнку и шевелю пальцами. Очень хочется спать, но воспоминания о волнующих словах Царевичева всё ещё будоражат мысли и чувства.

Когда дремота наконец почти накрывает мое сознание, из-за окна вдруг доносится какой-то шум. Низкое угрожающее рычание. А затем сразу же два коротких предостерегающих тявканья.

Сон как рукой снимает.

Приподнимаюсь на локте и вслушиваюсь в темноту. Может быть, старый эрдельтерьер заметил пробравшуюся за ограду кошку?

Снова рычание, на этот раз очень громкое. Странно, что охранники Царевичева не реагируют. Ведь дом вроде как под наблюдением и днём, и ночью. Двое охранников дежурят в маленькой будке у ворот днём, и двое — по ночам.

На первом этаже хлопает дверь.

— Кто там тёзку моего растревожил, блин? Спать не даёт, зараза! — ругается проснувшаяся домработница и кричит в домофон по внутренней связи: — Виталий! Леша! Вы чего там, вырубились на посту, что ли?

Тёзкой она называет эрдельтерьера. Действительно, любопытный каламбур. В доме хозяйничает домработница Люся, а дворовую территорию охраняет пёс Люси.

И сейчас этот пёс прямо-таки разрывается от бешеного лая.

Окончательно проснувшись, я тревожно вскакиваю и босиком подбегаю к окну. Там темно, ничего не видать, если не считать светового пятна от фонарного столба у ворот. Охранники словно испарились.

Домработница бросает трубку, отчаявшись дозвониться до охраны в будку, и щелкает дверным замком.

— Люси, чтоб тебя! Опять соседского кошару уви…

Тишина наступает так резко, что мне становится страшно. Как будто я оказалась в фильме ужасов. В том самом моменте, когда в дом проникает монстр.

Очень хочется успокоить себя притянутыми за уши объяснениями, почему и домработница, и собака так внезапно замолчали… но я не могу себе позволить убаюкать бдительность. Потому что в доме дети. И я помню, что Костю уже дважды пытались похитить.

Ещё я помню, что от детской есть ключ. Он хранится в шкафчике на стене подсобки. Бегу туда на цыпочках и торопливо запираю дверь. Какая-никая, а преграда для того, кто мог пробраться в дом. Отчаянно надеюсь, что Костя с Настюшей не проснутся, и возвращаюсь в подсобку.

От тишины звенит в ушах. Я слышу, как внизу тикают те самые чудесные старинные часы с кукушкой, но теперь этот звук не умиротворяет, пугает. Потому что в этом страшном безмолвии слух улавливает еле-еле различимые шаги.

К горлу подкатывает потребность задать один из самых дурацких вопросов, которые всегда бесили меня в ужастиках. Что-то вроде: эй, здесь кто-нибудь есть?

Стискиваю зубы, молчу и шарю везде глазами в поисках хоть какого-нибудь импровизированного оружия. Если в доме действительно враждебно настроенный чужак, то нельзя привлекать к себе внимание. Но чем можно защитить себя? На полках только постельное белье да моющие средства! И горшок с кактусом на подоконнике крошечного окошка.

Где, блин, носит Царевичева?

Сажусь на пол и лихорадочно набираю его номер. Сердце уже не стучит, а тревожным набатом бьёт в груди. Гудки… Есть контакт!

— Катя, что-то случилось? — спрашивает он. — Я скоро буду. Ребята Батянина ошиблись. Они не Филина задержали, а кого-то другого. Просто похожего сильно.

— Артём… — шепчу я на грани слышимости. — Мне кажется, в доме кто-то бродит! Приезжай скорей, пожалуйста!

— А охрана?

— Не знаю, Артём! С ними со всеми что-то случилось… а я боюсь… боюсь спускаться вниз…

— Понял, — отрывисто бросает Царевичев. — Катя, не отключайся, будь на связи. Спрячься с детьми и веди себя тихо. Я еду.

— Хорошо!

Приободрившись, я выглядываю в дверную щёлочку. Вроде никого… всё так же тихо…

И в тот самый миг, когда я немного расслабляюсь, по коридору мимо бесшумно проскальзывает чья-то черная тень.