Лишь ветер, лишь простой дух.

Да и погода была ни при чём.

Они сидели, в полной тишине, прерываемой лишь тяжёлыми вздохами, болезненными и хриплыми. Мальчик даже не подозревал, как сильно постоянный холод и сильный ветер разрушают его здоровье.

И всё же он знал, что не доживёт.

Даже не смотря, на то что был уже мертв.

Наверное, поэтому его первыми словами для ветерка была просьба увидеть мир вместо него.

– Холодно мне, - ещё крепче кутаясь в плащ, пряча под ним кинжал, бросил Анкэль, и голос его впервые сорвался, задрожал, то ли от смеха, то ли от боли.

Он не знал, ничего не знал, ему хотелось лишь спрятаться и сбежать от того, что сегодня произойдёт. Но бежать некуда. Тиран, сидящий на башне, его ветры, заполняющие весь остров Камикакуси, стены, сквозь которые не прорваться.

Хотелось кричать.

Но кричать – опасно, а ещё – он точно знал – крик сорвёт голос, и бард больше не сможет петь. Хотелось плакать.

Но слёзы.

Слёзы закончились, когда-то давно, ещё когда гибло всё, что могло сберечь мальчика от трудной судьбы, ещё когда Инари установила свою власть. Теперь только вперёд, навстречу ветрам, которые оставляют царапины на лице, к вершине башни, вперёд, за летящим ветерком, ведь есть смотреть только на маленькое существо – можно не замечать всей крови и боли вокруг, вперёд.

Анкэль глубоко вдохнул, прислушиваясь.

Шаги.

За таверной всегда ходили, даже ночью, но эти – отличались. Сопровождаемые звоном стальных лат и мечей, ударяющихся о ножны, они извещали о идущей каре за все грехи, они – верные воины тирана, они – городская стража, борющаяся с повстанцами.

Сколько же мятежники потеряли людей в борьбе с этими рыцарями.

Сколько им ещё предстоит потерять. И все эти годы Анкэль, будто лист на ветру, лавировал между ними, избегая взмахов копий и мечей, будто собака, зализывая раны от случайных встреч. А сейчас перехватывает кинжал, готовясь прыгнуть в пасть дракону, в совершенно ничтожной надежде вспороть тому горло, пока всё тело сжигает пламя.

Они вломились с ноги – как делали всегда. В дома горожан, магазины, таверны и даже лазареты, заставляли всех подчиняться и арестовывали любого, кто хоть немного походил на мятежника.

Никто не смел перечить войскам Инари.

Но стебли цвета ночного цветка справятся и с холодной сталью мечей. У них нет выбора. Рыцарь медленно вытащил меч из ножен и металл блеснул в лунном свете. Анкэль взмолился всем богам, только бы пережить эту ночь, только бы ему привиделись алые капли на клинке. Он закусил губу, чтобы не взвыть. Он думал, что потерял способность бояться.

Нет.

Страх наполнял грудь, в немом желании остановить быстро бьющееся сердце. Мальчик чувствовал, как теряет контроль над собой, и это пугало гораздо больше, чем медленно приближающиеся мужчины.

Они начали поджигать свечи – начиная от входа, и потому их свет не падал на угол рядом со стойкой.

Анкэль глубоко вдохнул.

Сейчас или никогда.

За Камикакуси, за свободу, за мир.

– Выходи бард, выходи и прими правосудие богини нашей Инари, – хриплым голосом бросил рыцарь, продолжая приближаться. Горела свеча и распространялся её свет.

Ещё секунда.

Вдох.

Выдох.

За Камикакуси, за свободу, за мир.

Анкэль вскочил и тут же прыгнул за другой стол, чувствуя, как в крепкую древесину за его спиной врезается массивный кинжал. Плохо. Он глубоко вдохнул и встряхнул головой, позволяя косам царапать его лицо.

– Выходи!

Анкэль вышел из своего укрытия.

Выпрыгнул.

Появился из ниоткуда. Он в одно движение, будто молния в грозовом небе, оказался рядом и полоснул кинжалом. Кровь потекла на деревянный пол и тело тяжело упало. Снова. Он сделал это снова.

Двое рыцарей бросились на него.

И Микото вступил в игру. Ветерок облетел всё вокруг, затушив огонь свечей, погрузив помещение в полную, ужасающую темноту. Захлопнулась дверь. Анкэль знал таверну как свои пять пальцев.

Стражи – нет.

Он закрыл глаза, чтобы не мешали отблески случайно попавшего света и сосредоточился. Громыхание стальных лат, запах крови и пота, лёгкие порывы ветра и, главное, интуиция. То, из-за чего он был ещё жив, из-за чего мог обходить десятки засад и убийц. Это восстание против бога-тирана.

Здесь не может быть без жертв и одной из них однажды станет он.

За Камикакуси, за свободу, за мир.

Подпрыгивая вверх, чувствуя, как проносится совсем рядом клинок, Анкэль думал лишь о том, как там, далеко, летают свободные белые птицы.

Как бы ему хотелось их увидеть.

Удар кинжала коснулся стали – и скрип железа пронзил слух. Неудачная атака, которая отметила его местоположение.

Вражеский меч оставил глубокую царапину на руке, которая тут же начала сочиться густой кровью, добавляя в ощущение мира ещё одну важную вещь.

Боль.

Она путала мысли, мешала сосредоточиться, толкала в сторону глупых ошибок.

За Камикакуси, за свободу, за мир.

Он махнул рукой – и капли полетели вперёд, и к ним бросился Микото, продлевая расстояние.

Они со стуком упали слева и оба рыцари резко развернулись. В этот раз кинжал достиг цели.

Анкэль не хотел думать.

Только быстрее закончить.

Но едва он мог приказывать своим мыслям.

Они появились, будто змеи, отравляя разум.

“У них могла быть семья”.

“Они кого-то любили, и кто-то любил их”

“Они тоже чего-то хотели больше жизни”

Анкэль тяжело сглотнул. И бросил кинжал, который по самую рукоять вонзился в шею третьему рыцарю, единственное слабое место их брони. Тот захрипел, медленно опускаясь на деревянный пол. Пытался закрыть рану руками – но кровь сочилась сквозь пальцы, не желая останавливаться. Мальчик сделал шаг вперёд и присел перед умирающим мужчиной.

Допросить, выжать хоть какую-то информацию из бьющегося в агонии, что-то, что могло помочь восстанию и облегчить продвижение к башне.

Он не мог.

Анкэль протянул вперёд руки, нащупал подбородок и резко провернул. Тело обмякло, всей массой навалившись на стену.

И кому сейчас было легче.

Он ненавидел себя. Ненавидел Инари. Ненавидел всех, кто был причастен к этому ужасу.

Трём мертвым телам, которые наконец-то обрели покой и тепло, или живому мальчику, который продолжит жить и убивать ради далёкой цели.

Он закрыл лицо руками и хрипло закричал, не желая привлекать лишнее внимание, но не в силах сдержать боль.

– Верни мне душу! – Анкэль не знал, к кому обращается.

К Инари, к мужчине по имени «Бармен», Микото или к себе.

Он знал лишь, что его сердце бьётся, но внутри сейчас не было ничего, кроме пожирающей пустоты.