Берлина министров и высших властей рейха вызвал участившиеся замечания, что крысы бегут с тонущего корабля, Шверин фон Крозиг обратился к Геббельсу, что «объяснение по западному радио могло бы быть благотворным», по этой причине Гитлер запретил любой дальнейший переезд министров и их ближайшего персонала до середины апреля. Однако крупное русское наступление, начавшееся 16 апреля, и неумолимое продвижение передовых частей и соединений русских войск на Берлин скоро дало понять, что в ближайшее время уже не будет возможности для организованной эвакуации на юг. Поэтому в день рождения Гитлера Критцингер, статс-секретарь рейхсканцелярии, осторожно спросил у Бормана, следует ли ожидать новых указаний по этому вопросу. После совещания с Гитлером ответ был следующим: «Никаких изменений». Позднее, вечером того же дня, очевидно когда Гитлер решил направиться на юг сам, Борман вызвал Критцингера, чтобы сказать ему, что власти рейха, которым полагается переезжать в «Южную зону», должны отбыть в течение следующих двух часов, или они уже не прорвутся. Однако, ввиду опасной ситуации, этот приказ не распространяется на министров. Они должны оставаться в Берлине и, если необходимо, перебираться на север страны и улететь на юг Германии уже оттуда. Майор Бюхе из штаба оперативного руководства ОКВ, отвечавший за организацию военного транспорта в ставке фюрера, посоветовал, чтобы они, если возможно, направлялись на Шверин и Ойтин, где все еще имелось радио и воздушное сообщение. Четырехмоторный Fw-200 «Кондор» находился в готовности перевезти фюрера и его ближайшее окружение. Вскоре после этого раздался еще один телефонный звонок от Бормана: «По сообщению Геринга, предполагаемый воздушный перелет министров на юг создает трудности. Им надо отправляться на юг автотранспортом в эту же ночь». Едва были отданы необходимые указания, поступил новый звонок, на этот раз от Хогля, офицера криминальной полиции, в жилище фюрера: «Передвижение по дороге на юг должно быть остановлено, поскольку никакой проезд на юг уже невозможен». Критцингер тут же проинформировал всех, кого это касалось. Только одного адресата он не смог оповестить: Геринг с колонной грузовиков уже выехал из Берлина на юг. Этот отъезд был разрешен лично Гитлером.

Позднее, вечером этого же дня, Штуккарт, постоянный секретарь министерства внутренних дел, сообщил Критцингеру, что советские войска уже достигли Бернау. Не настало ли время перебираться на север? По звонку Бормана было получено необходимое разрешение с условием, что этот отъезд должен быть совершен насколько можно незаметно, а фюрер потом позвонит министрам, чтобы те доложили, когда доберутся до «Южной зоны». Критцингер немедленно передал эту новую инструкцию, сначала по телефону, но потом, ночью, уже в письменном виде. После встречи с Борманом министрам было рекомендовано уезжать. Той же ночью, или уже 21 апреля, на север отбыли следующие лица: Бакке (министр продовольствия и сельского хозяйства), Дорпмюллер (министр путей сообщения), Риббентроп (министр иностранных дел), Розенберг (министр оккупированных восточных территорий), Руст (министр науки, образования и профессионального обучения), Шверин фон Крозиг (министр финансов), Франц Зельдте (министр труда), вместе с рядом гражданских служащих. Точкой встречи было местное государственное учреждение в Ойтине, преимущество которого заключалось в том, что оно находилось недалеко от командного поста Дёница. В «Южной зоне» уже были Функ (министр экономики), Онезорге (министр почты), Ламмерс (глава рейхсканцелярии) и Геринг. Высшее военное и политическое руководство все еще номинально находилось в руках Гитлера и штаба оперативного руководства «Север» ОКВ, но из-за состояния транспорта, находившегося в хаосе, и затрудненной связи разделение штабов и полномочий на Северную и Южную группы сделало иллюзорным централизованное руководство войсками. Голова теперь была отделена от конечностей.

Проблемы, связанные с этим разделением полномочий и штабов, хорошо иллюстрируются незначительным инцидентом. После того как Шверин фон Крозиг с огромным трудом выбрался из Берлина, пробиваясь через колонны беженцев, и, наконец, достиг «Северной зоны», он сразу же был остановлен военным патрулем, а потом капитаном полиции, потому что у него не было пропуска, подписанного фельдмаршалом Бушем. Для организации контроля над постоянным просачиванием беженцев в «Северную зону» и для того, чтобы убедиться, что она готова к обороне, Буш издавал суровые приказы, чтобы ни одно лицо без разрешения не было впущено в зону; капитан, который задержал Шверина фон Крозига, уже получил одно предупреждение за то, что пропустил другого министра, Руста. Лишь с огромными трудностями Шверин фон Крозиг добрался до местного государственного учреждения в Ойтине под охраной и уже оттуда позвонил фельдмаршалу Бушу.

А тем временем утром 21 апреля Критцингер сообщил Борману, что переезд завершен и что сам он отбывает в 17:00. На вопрос Критцингера, как долго они намереваются оставаться в Берлине, Борман ответил: «Фюрер желает продолжать организацию обороны здесь». Когда Критцингер снова доложил Борману с командного поста Дёница, после своего приезда, что начал подготовку к эвакуации на юг Германии, Борман сказал ему, что этого уже не надо делать, потому что «они остаются в Берлине».

Министры, которые перебрались в «Северную зону», временно устроились в Ойтине; они встречались почти каждый день, за исключением Гиммлера, который находился в Любеке, и Риббентропа, который устроился в окрестностях Плёна. Чуть позже в район Фленсбурга прибыли Руст и Розенберг. Единственным министром, который часто ездил повидаться с Дёницем, был Шпеер. Еще одним контактом была беседа между Дёницем и Шверином фон Крозигом, уже описанная ранее. Работать было практически невозможно. Все ожидали конца. Когда правда о «болезни» Геринга просочилась, начались дискуссии о причинах этой катастрофы и проблемах преемственности. Геринг рассматривался как главный виновный за военное положение из-за провала люфтваффе. Политические ошибки свалили на Риббентропа и криминальных типов вроде Эриха Коха и Бормана. Личность Гитлера, истинного преступника, никогда не обсуждалась. Его смерть ожидалась со дня на день. Наиболее вероятным кандидатом на пост преемника считался Гиммлер. Если бы это право было предоставлено ему в завещании Гитлера, никто бы даже не обсуждал законность претензий рейхсфюрера. Даже в отсутствие завещания полагали, что у Гиммлера — наилучшие перспективы; казалось бесполезным ссылаться на параграф 51 Веймарской конституции, который назначал в таком случае преемником главы государства председателя Верховного суда рейха, потому что никто понятия не имел о его местонахождении. Представлялось более уместным срочное принятие юридической нормы, позволяющей передачу власти вооруженным силам. Однако никто не думал о фельдмаршале Кейтеле, который рассматривался всего лишь как креатура Гитлера. С другой стороны, Гиммлер, как начальник германской полиции, министр внутренних дел и командующий резервной армией, «сосредоточил в своих руках огромную фактическую власть». Во избежание конфликтов и недоразумений между правительством рейха и высшими военными властями в «Северной зоне», члены «Северного кабинета» сочли необходимым, чтобы Дёниц и Гиммлер поддерживали между собой