Шрифт:
Закладка:
Но действие этого исторического закона не ограничивается «историческими» народами. Говоря о феодальных государствах Индии, Ратцель утверждает: «Даже за пределами Раджистана дворяне часто пользовались большой степенью независимости, поэтому даже в Хайдерабаде, после того как Низам приобрел единоличное господство над страной, Умары или Набобы сохраняли свои собственные войска, независимые от армии Низама. Эти меньшие феодальные вассалы не соответствовали возросшим требованиям современности в отношении управления индийскими государствами так же часто, как это делали великие князья»186.
Наконец, в Африке великие феодальные государства появляются и исчезают одно за другим, словно возникающие и лопающиеся пузырьки, исходящие из потока вечно подобных явлений. Могущественная империя Ашанти в течение полутора столетий сократилась до менее чем одной пятой своей территории187; и многие из империй, с которыми столкнулись португальцы, с тех пор исчезли, не оставив и следа своего существования. И всё же это были сильные феодальные державы: «Величественные и жестокие негритянские империи, такие как Бенин, Дагомея или Ашанти, во многих отношениях напоминают древние Перу или Мексику, имеющие в своих окрестностях политически дезорганизованные племена. Наследственное дворянство Мфума, резко отделенное от остальной части государства, имело главным образом управление округами и, совместно с более переходящей обслуживающей знатью, образовывало в Лоанго крепкие опоры правителя и его двора»188.
Но всякий раз, когда такое государство, некогда могущественное, раскалывается на ряд материковых государств, либо де-факто, либо юридически независимых, первый процесс начинается заново. Великое государство пожирает меньшие, пока не возникнет новая империя. «Величайшие территориальные магнаты впоследствии становятся императорами», — лаконично говорит Мейтцен о Германии189. Но даже такое великое поле деятельности исчезает, разделенное необходимостью оснащения воинственных вассалов феодальными владениями. «Вскоре короли обнаружили, что они пожертвовали всё, принадлежащее им; все их огромные территориальные владения в Дельте растаяли», — пишет Шнайдер (l. c. p. 38) о фараонах шестой династии. Те же самые причины вызвали схожие последствия во Франкской империи как среди Меровингов, так и среди Каролингов; и позднее в Германии в случае Саксонских и Гогенштауфенских императоров190. Дополнительные сноски здесь не нужны, так как каждый знаком с этими примерами.
В следующей части данного трактата мы рассмотрим главные причины, которые окончательно освободили первобытное феодальное государство от этого проклятия, его бесконечного вращения от агломерации к распаду. Теперь наша задача состоит в том, чтобы рассмотреть социальную сторону этого процесса, как мы уже рассматривали его историческую фазу. Она самым решительным образом изменяет артикуляцию классов.
Простые свободные люди и низшие слои из господствующей группы поражаются превосходящей силой. Они погружаются в рабство. Их распад неминуемо происходит вместе с распадом центральной власти; поскольку и те и другие, можно так сказать, заложники одной беды, одновременно подвергаются угрозе со стороны разрастающейся власти великих территориальных правителей. Король контролирует земельного магната до тех пор, пока призыв простых свободных людей в регионе является превосходящей силой для его охраны, для его «последователей». Но роковая необходимость, уже изложенная выше, побуждает короля отдавать больше свободных крестьян земельному магнату, и с того момента, когда призыв на службу становится слабее, чем его охранники, свобода крестьян пропадает.
В тех случаях, когда суверенные полномочия государства делегируются территориальному магнату, т.е. когда он более или менее превращается в независимого правителя региона, низвержение свобод крестьян, по меньшей мере, осуществляется под видом закона: путем принуждения к чрезмерным военным услугам, которые разоряют крестьян и которые требуются тем чаще, чем больше династические интересы территориального правителя требуют новых земель и новых крестьян; или путем злоупотребления правом на принудительный каторжный труд; или путем превращения отправления общественного правосудия в военное угнетение.
Простые свободные люди, однако, получают окончательный удар либо от формального делегирования, либо от узурпации важнейшей привилегии короля: отчуждения незанятых земель, или «всеобщего достояния». Первоначально эта земля принадлежала всему «народу» совместно; т.е. свободным людям для свободного общего пользования; но, в соответствии с первоначальным обычаем, вероятно всеобщим, патриарх может пользоваться этой землей. Это право распоряжения переходит и к территориальному магнату с оставшимися королевскими привилегиями, — и, таким образом, он получает власть задушить любых немногих оставшихся свободных людей. Теперь он объявляет все незанятые земли своей собственностью и запрещает их заселение свободными крестьянами, в то время как доступ разрешается только тем, кто признает его превосходительство; т.е. тем, кто вверит ему себя во служение или станет его крепостными.
Это был последний гвоздь в гроб простых свободных людей. До этих пор равенство их владений было каким-то образом гарантировано. Даже если у крестьянина было двенадцать сыновей, его поместье не было разделено, потому что одиннадцать из них распахивали себе новые «семейные наделы» земли, доступной в распоряжении общины или из общественной земли, еще не распределенной по другим деревням191.
Отныне это невозможно, «семейные наделы» имеют тенденцию разделяться там, где вырастают большие семьи, другие объединяются, когда наследник и наследница вступают в союз: отныне появляются «рабочие», набираемые из владельцев половины, четверти или даже восьмой части «семейного надела», которые теперь помогают работать на большей площади. Таким образом, свободное крестьянство распадается на богатых и бедных; это начинает ослаблять общинные узы, которые до этих пор делали общинную связь нерушимой.
Поэтому теперь, когда какой-нибудь товарищ, подавленный поборами господина, становится его вассалом, или если крепостные крестьяне поселяются среди первоначальных хозяев, чтобы занять какой-то их семейный надел, освобожденный по причине вымирания семьи или попавший в руки господина из-за долга ее владельца, тогда всякое общественное единство ослабляется; и крестьянство, разделенное классовыми и экономическими контрастами, передается без всякого сопротивления магнату.
С другой стороны, такой же результат, когда у магната нет узурпированных властных полномочий государства. В таких случаях неприкрытая сила и циничное нарушение прав преследуют те же цели. Правитель же, далекий и бессильный, скованный зависимостью от благоволения и содействия этих нарушителей правопорядка, не имеет здесь никакой власти, ни возможности для вмешательства.
В данном случае вряд ли нужно приводить примеры. Свободное крестьянство Германии подвергалось процессам экспроприации и деклассирования не менее трех раз. Однажды это случилось в кельтские времена192. Второе свержение свободных крестьян старой германской империи произошло в девятом и десятом веках. Третья трагедия того же вида началась в XV веке в странах, ранее славянских, которые они завоевали и колонизировали193. Хуже
