рукой, но и в кресте, который возносим в левой. Могучие корабли – это хорошо, и точные пушки – тоже хорошо, но если Всевышний, – тут падре Бартоломео вздымал указующий перст к небу, – если Всевышний не благословит святое воинство – победы не будет!

Положите мои слова на сердца ваши, повторяйте их, ложась и вставая, зарубите себе на носу: все от Бога, властителя неба и земли. Ни один воспитанник, – тут в голосе падре начинали явственно звучать угрожающие нотки, – не получит офицерского патента, если мы, ваши духовные пастыри, не убедимся в его полной преданности католической вере!

Кадеты недоуменно переглядывались. Воспитанные в ревностных католических семьях, они и представить себе не могли, как можно жить по-другому. В стены монастыря не мог попасть ни мусульманин, ни иудей, выходцам из простых семей путь сюда также был заказан. Но, видимо, падре Бартоломео прозревал духовным оком нечто такое, что было сокрыто от приземленных взоров кадетов, и, полностью доверяя наставнику, они, повинуясь его знаку, смиренно опускались на колени.

– Пусть же Живой аббат, чей святой дух витает над крышей этого училища, поможет вам преодолеть все препятствия, как физические, так и духовные. А сейчас вознесем хвалу Создателю!

После такого впечатляющего приветствия немудрено, что первые месяцы пребывания в стенах училища новенькие кадеты без устали разыскивали проход в рай. Иронические взгляды старшекурсников никого не останавливали, каждый верил в собственную исключительность и надеялся на помощь свыше. У мраморного кенотафа, установленного на том самом месте, где слетела с плеч голова Живого аббата, теплились десятки свечей. После утренней и вечерней молитв к обелиску нельзя было подступиться, новички стояли плотными рядами, вознося к Небесам просьбы о помощи.

Все просили одного и того же – обнаружить тот самый заветный камень, нажатие на который открывало сокровенную дверь. До глубокой ночи в обширных подземельях монастыря мерцали огоньки. Неугомонные искатели простукивали стены, бормотали молитвы и заклинания, что-то вымеряли и вычерчивали, рассчитывая на чудо. Ибо ничем иным назвать ожидаемое было невозможно.

Но Небеса молчали, и постепенно нагрузка учебы, придавливая плечи новичков, не оставляла для поисков ни времени, ни сил. К середине года подземелья пустели, и летучие мыши снова беспрепятственно носились по залам, рассекая перепончатыми крыльями фиолетовую темноту.

Муштра в Навигацком училище была невыносимой. Его величество король Фердинанд лично составил список, чем должны владеть его офицеры. День кадетов оказался расписанным с раннего утра до позднего вечера. Уроки верховой езды, фехтования, наука ориентирования по звездам, астролябия, морские карты, управление ботиком, парусное дело, турецкий язык. А уроки плавания! Поначалу разрешалось заходить в воду в нижнем белье, но после первых десяти уроков кадетов заставляли плавать полностью одетыми.

– Во время боя вы можете оказаться за бортом, – терпеливо объяснял немолодой брыластый капитан с синими пороховыми отметинами на лбу. – Разумеется, в полной офицерской форме и даже с кирасой. Страдайте, страдайте, мальчики, сегодняшние муки помогут вам завтра спасти жизнь.

Особенно свирепствовал преподаватель парусной науки. О, как он изводил кадетов! Требовалось знать назубок все реи, паруса, шкоты.

– Ни один! Из вас! Не закончит! Училище! – гаркал он, расхаживая по классу, посередине которого возвышался огромный макет каракки в полном парусном вооружении. – Пока даже во сне! Не будет! Отвечать! На мои вопросы!

Затем, остановившись перед кадетами и переваливаясь с носка на пятку своих сияющих, точно лужа в весенний день, сапог, он снисходил до объяснения:

– Нет большего позора для лейтенанта, чем перепутать марсель с брамселем, а стаксель с бизанью. Одна такая ошибка – и вас засмеют не только гардемарины, но и матросы. И я не допущу, чтобы над выпускниками Навигацкой школы Кадиса насмехалась простая матросня!

Своего он добился: название самой малой веревочки парусного вооружения каракки ребята знали не хуже, чем «Отче наш». Впрочем, куда лучше зазубривания помогали закрепить выученное практические занятия. Группами раз в три-четыре месяца ходили кадеты на несколько дней в плавание на военных кораблях. Вместе с матросами карабкались на ванты, ставили паруса, рискуя, сорвавшись вниз, расшибить головы о палубу. Но как это было здорово – забраться на верхушку грот-мачты и раскачиваться вместе с ней, озирая серебристую гладь моря.

И в училище и на каракке Сантьяго не расставался с Педро. В тесной монастырской келье их кровати стояли рядом, а койки в кубрике для гардемаринов они всегда выбирали друг возле друга. Больше прочих наук Педро любил стрельбу из аркебуз и пистолетов. И все у него получалось: по общему мнению, он был лучшим стрелком училища.

Но вот с фехтованием дело обстояло хуже. Каждый день кадеты проводили не менее часа в учебных боях.

– Ваш меч, – твердил однорукий учитель фехтования, – это продолжение ваших пальцев, вашей ладони, вашего сердца. Убивает не железо, а желание победить. Вялый и апатичный противник, пусть даже значительно превосходящий в умении держать меч, легко падет к вашим ногам, не выдержав натиска и азарта. Помните: как правило, побеждает тот, кто атакует первым и атакует внезапно. А сейчас мечи к бою, разбиться по парам и… начинаем.

Мечи были деревянные, но оставляли весьма ощутимые ссадины и синяки на коже будущих офицеров морского флота великой Испании. Учитель фехтования потерял руку во время штурма одной из крепостей мавров, и перенесенные страдания наложили угрюмый отпечаток на его характер. К нему быстро прилепилась кличка Огрызок, и это касалось не только физического увечья. Огрызок постоянно пребывал в раздраженном состоянии духа, и поэтому его стиль фехтования отличался крайней агрессивностью. Ее же он требовал от своих учеников, обучая атакующей манере боя. Фехтовальщик он был изумительный, и его уроки впоследствии сослужили добрую службу всем кадетам.

Самым ловким и безжалостным бойцом в училище слыл Иносенсио, семнадцатилетний отпрыск уважаемой кастильской фамилии. Нет, родовитостью он не мог сравниться с грандами де Мена, но если и отставал от них, то самую малость. Иносенсио с одинаковой ловкостью владел и правой и левой руками, и его коронным, неотразимым номером была переброска меча из одной руки в другую с последующей серией молниеносных ударов. Даже его бывалые противники, ежедневно сходившиеся с ним в схватке во дворе училища, не всегда успевали перегруппироваться и пропускали выпад.

Атаковал Иносенсио без всякой жалости, стараясь угодить острием меча в лицо противнику. Когда он выбил два зуба одному из кадетов, падре Бартоломео пригласил его к себе и долго увещевал.

– Мой дорогой мальчик, я понимаю, ты стараешься освоить фехтование самым лучшим образом, и это похвально и достойно всяческого одобрения. Это пригодится тебе в будущих сражениях и послужит славе Испании. Но сейчас, пойми, мой