Шрифт:
Закладка:
Не был этот энтузиазм и чисто альтруистическим. Если Туркестану предстояло стать примером успешной антиколониальной социалистической революции, то проводимая там политика имела огромное значение. Туркестанские коммунисты-мусульмане надеялись, что советская политика в Туркестане будет определяться первоочередными задачами «революционизации Востока». Антиколониальное толкование революции играло главнейшую роль в мировоззрении первых мусульман-коммунистов Туркестана, и ничто не отразило это лучше, чем путь политического развития Рыскулова.
Мусбюро и мечты о революционном Туркестане
Принудительное включение мусульман в состав органов революционной власти встретило ожесточенное сопротивление туркестанских коммунистов-европейцев. Поэтому Кобозев добился учреждения в марте 1919 года Центрального бюро мусульманских коммунистических организаций Туркестана (Мусбюро), в задачи которого входили пропаганда идей советской власти среди коренного населения и создание местных партийных организаций. Мусбюро сформировало сеть организаций по всему Туркестану, занималось вербовкой местных мусульман и с мая 1919 по январь 1920 года провело три конференции. Оно получило право напрямую связываться с Москвой, в его распоряжение была передана газета «Иштирокиюн»[202]. Мусбюро сделалось главной опорой Кобозева в борьбе с местными русскими лидерами и, что еще важнее для нашего исследования, организационной основой для утверждения главенства мусульман в новых государственных органах.
Делу Мусбюро помогло неожиданное вмешательство Центрального комитета в политическую обстановку в Ташкенте в июле 1919 года. В радиограмме ЦК местным органам власти указывалось, что
в интересах политики рабоче-крестьянской власти на Востоке необходимо широкое, пропорциональное населению, привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтоб кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями[203].
Будь эта директива выполнена, она бы полностью изменила политическую ситуацию в Туркестане. Испуганный ТурЦИК стремился скрыть эту новость от населения. Пропорциональное представительство, утверждал он, приведет к возвращению неклассовых принципов представительной политики, внедрявшихся Учредительным собранием в 1917 году, и краху «революции» в Туркестане. Однако Мусбюро взялось за дело. Оно организовало в старом городе Ташкента народный митинг, чтобы обнародовать содержание радиограммы, и опубликовало ее текст в «Иштирокиюне»[204]. К сентябрю коммунисты-мусульмане при поддержке Кобозева получили в ТурЦИК большинство.
Защита коренного населения от хищничества переселенцев, борьба за продовольствие и против провозглашенной европейцами монополии на революцию – все это стало причиной для мобилизации коммунистов-мусульман. Так, в ноябре 1918 года Рыскулов докладывал Туркестанскому Совнаркому о положении в Аулие-Атинском уезде, где от голода погибла половина 300-тысячного казахского населения, и тем не менее уездный совет, в котором преобладали переселенцы, обложил оставшихся в живых дополнительным налогом в 5 млн руб.[205] На взгляд Рыскулова, это была откровенная колониальная эксплуатация, или, по терминологии того времени, колонизаторство, быстро сделавшееся ключевым термином в риторике туркестанских коммунистов. Это недавно зародившееся понятие происходило от слова «колонизатор», которое до революции употреблялось в нейтральном значении «колонист» или «переселенец», однако теперь приобрело дополнительный оттенок колониальной эксплуатации[206]. Он относился к действиям колонистов, а не к системе колониализма как таковой; само по себе колонизаторство не являлось синонимом колониализма, и его критика не обязательно приравнивалась к критике всех русских или русского государства. Тем не менее революция была призвана уничтожить прежде всего неравенство и эксплуатацию. По мнению Рыскулова, это была ключевая задача революции, и из этого первичного факта он выводил теорию антиколониальной революции.
Противостояние колонистов и колонизированных и то, что этнические различия между ними затмевало все прочее, являлись в колониальном мире неоспоримой данностью жизни.
В Туркестане, – писал Рыскулов Ленину в мае 1920 года, – как и во всем колониальном Востоке, в социальной борьбе существовали и существуют две доминирующие, в сравнении с остальными, силы: угнетенные, эксплуатируемые колониальные туземцы, и европейский капитал, борющийся между собой[207].
Колониальные различия преобладали над классовыми, поскольку даже рабочие принимали участие в колониальной эксплуатации. Имперские власти посылали в колонии «самых лучших угнетателей и чиновников», людей, которым нравилось думать, что «всякий европеец, даже рабочий, на Востоке представитель высшей культуры, чем туземцы, т. н. “культуртрегер”»[208]. После 1917 года ситуация не изменилась. «В Туркестане Октябрьской революции не было, – утверждал Рыскулов на собрании коммунистов из мусульманских частей бывшей Российской империи в июне 1920 года. – Русские взяли власть и этим все кончилось; вместо какого-нибудь губернатора сидит рабочий, и только»[209]. Уничтожение подобного положения должно было стать задачей революции на колониальных окраинах империи; опять же, как писал Рыскулов Ленину,
Октябрьская революция в Туркестане должна была совершиться не только под лозунгом свержения существующей буржуазной власти, но и окончательного уничтожения всякого остатка наследия всяких могущих быть колонизаторских поползновений со стороны царского чиновничества и кулачества[210].
Новому Советскому государству следовало опираться на «широкое, активное участие в государственной деятельности» коренного населения во главе с местными коммунистами, которые должны пользоваться полным доверием и иметь возможность определять политику – короче говоря, должны уметь определять, что такое революция.
Отношения Мусбюро со множеством национальных организаций, действовавших в старом городе, до сих пор прослеживаются с трудом. В декабре 1917 года, когда кокандское правительство организовало в Ташкенте демонстрацию в свою поддержку, новогородской совет дал разрешение, при условии что участники не войдут в новый город. Это было открытое признание того факта, что советская власть ограничивалась европейскими пределами, а в других местах осуществлялась только под защитой красногвардейских орудий. После вмешательства Кобозева старые города продолжали функционировать параллельно с европейскими зонами, а их советы в значительной мере располагали фактической независимостью. Более того, мусульманские ячейки КПТ, по-видимому, имели собственные правила приема. Например, Гази Юнус в августе 1918 года отправился в Стамбул, чтобы обратиться в османское военное министерство с просьбой о помощи в получении Туркестаном независимости. К октябрю он вернулся в Ташкент в качестве большевистского деятеля[211]. В этот период ему предстояло занять видное место в КПТ. Мемуары османских военнопленных представляют картину того, насколько самостоятельно функционировал старый город: вновь прибывшим предлагали работать в школах, которыми уже руководили османские офицеры, возглавлявшие также большое количество молодежных движений[212]. Ключевой фигурой в этом отношении являлся Мунаввар Кары: он трудился в вакуфном отделе Туркомпроса, но его реальная деятельность, судя по всему, протекала негласно. По-видимому, он координировал работу османских военнопленных и был столь хорошо известен среди них, что, когда в августе 1920 года через
