Шрифт:
Закладка:
Сообщение, прибывшее от побратима Жамухи, ободрило изготовившегося к бою Чингисхана. Нам доподлинно неизвестно, был ли Жамуха «засланным казачком» Чингисхана в стане врага, но если Жамуха им все-таки не был, то следует констатировать, что принципам побратимства он следовал по только ему одному понятному, «собственному разумению».
Известие о тактике хэрэйдского войска в будущем сражении, полученное от Жамухи, было обсуждено Чингисханом на военном совете: «Что скажешь, дядька Журчидэй уругудский? Хочу, чтоб ратники твои передовым отрядом выступали!»
Журчидэй хотел было ответить владыке, но его опередил Хуилдар из рода мангуд, который сказал: «Мы все, уругуды и мангуды, передовым отрядом твоей рати идти готовы!»
И выстроили Журчидэй и Хуилдар уругудских и мангудских мужей, и готовы были уже они выступать передовым отрядом рати Чингисхана, как вдруг показалась вражеская орда, во главе которой двигались жирхинцы. И повоевали наши уругудские и мангудские мужи жирхинцев, повергли их к ногам своим. Но наехал на наших ратников Ачиг Ширун, следовавший за жирхинцами. И поверг он наземь Хуилдара в их ратоборстве в скалистом ущелье. Узрели это мангуды и, воротившись, Хуилдара обороняли.
Тем временем вступил в бой Журчидэй с мужами уругудскими. И смял он тумэн тубэгэнцев, а за ними и донхайдских батыров, что встали на его пути. Потом навстречу Журчидэю выехала тысяча турхагов, Ван-хановых гвардейцев, которых вел в сраженье Хори шилэмун тайши. И их одолел Журчидэй. И тогда, не спросив отцова дозволения, выехал против него Сэнгум, сын Ван-хана. И пал он с коня, раненный в щеку румяную. И, когда раненый Сэнгум пал наземь, все мужи хэрэйдские собрались вокруг него…
Когда Сэнгум, раненный стрелой в щеку, пал на поле брани, к нему подскакал Ван-хан и, склонившись над ним, молвил:
«За то, что кровь
Сыновья пролилась,
На недруга
Я нападу тотчас!»
Тут выступил вперед Ачиг ширун:
«Прошу, остерегись,
Владыка хан,
Не нападай сейчас
На вражий стан…
Уйми же, хан,
Воинственный свой пыл,
Молись, чтоб выжил сын,
Здоровым был.
К тому же нынче большинство монголов, идя за Жамухой, Алтаном и Хучаром, уже пристали к нашим. Те ж, что переметнулись к Тэмужину, от нас далече не уйдут. У каждого из них лишь по коню, а кров их скромный — лес укромный. И коль не будет следовать сей люд хвостом за Тэмужином, нам ничего не стоит подобрать их, как конский подбирается навоз».
И, согласившись со словами Ачиг шируна, Ван-хан молвил: «Воистину ты прав, Ачиг ширун. Как бы всерьез не захворал мой сын Сэнгум! Так позаботься о его выздоровленье!»
Сказав это, он удалился с поля брани»[465].
В древних источниках вопрос о победителе в этой битве при Хар халзан элсте (находится южнее озера Буйр-нур и рек Халхин-гол и Нумургу-гол) трактуется по-разному. Очевидно одно: ближе к ночи противоборствующие стороны отвели свои войска с поля брани. К этому моменту решающего успеха никто не добился. Тем не менее, как мне представляется, следует прислушаться к мнению персидского летописца Рашид ад-дина, который писал: «(Тогда) Сэнгум атаковал (войско Чингисхана). Они поразили его в лицо стрелой, в результате этого натиск войска хэрэйдов ослаб, и они остановились». Не случись этого, не послушай Ван-хан своего командира Ачиг шируна и не дай отбой своему войску, скорее всего, «Чингисхану грозила опасность полного урона»[466].
* * *
События, которые начались с отказа хэрэйдов от породнения, продолжились их вероломным заговором и попыткой покушения на убийство Чингисхана и, наконец, закончились военным нападением на ставку последнего, свидетельствовали о том, что Ван-хан присоединился к заговорщикам, тем самым нарушив недавно данные им клятвенные обещания. Прощать явное предательство союзника, грозившее к тому же Тэмужину смертью, было не в его правилах.
Однако после трехдневной кровопролитной битвы при Хар халзан элсте «Чингисхан понял, что для решительной победы над Ван-ханом необходимо собрать больше сил; поэтому он после боя предпринял отступление, подкрепляя коней и давая отдых воинам; во время этого отхода войско его усилилось подходившими подкреплениями.
Чтобы выиграть еще больше времени, он вступил с Ван-ханом в переговоры, притворно выражая ему свою сыновью покорность, напоминая о своих прежних услугах и предлагая заключить мир»[467]: ««К тебе, отец Ван-хан, я шлю послов спросить, почто ты сердишься, почто меня пугаешь? Почто нам не даешь покоя, наводишь страх на недостойных сыновей и дочерей своих?
Мой мудрый хан-отец,
Во что поверил ты?
Как сердце ты открыл
Уколам клеветы?
Так вспомни, хан-отец, о чем с тобой уговорились мы, сойдясь в местечке Улан болдог. Тогда пообещали мы друг другу:
«Коль змеи ядовитой жало
Подстрекало бы нас, искушало,
Клевету, навет извергало —
Расходиться нам не пристало:
Мы сойдемся лицом к лицу,
Как положено добрым соседям,
Яд губительный обезвредим».
Так почему же нынче ты преследуешь меня, сгубить желая? Почто лицом к лицу сойтись не хочешь для беседы?
Пускай немного нас, монголов, ни в чем мы не уступим и изрядной силе; пускай народ монголы недостойный, ничем не хуже мы и истинно достойных. Коль у телеги, что о двух оглоблях, вдруг переломится одна, быку телегу ту не увезти. Не я ли, хан-отец, в твоей телеге был этой самою оглоблей?! Коль у повозки, что о двух колесах, одно отвалится внезапно, то далее возок уже ни с места. Не я ли, хан-отец, в твоей повозке был этим самым колесом?
И с этими словами Чингисхан своих послов Архай хасара и Сухэхэй жэгуна к Ван-хану отослал»[468].
В важнейшем послании Чингисхана к Ван-хану автор «Сокровенного сказания монголов» впервые упомянул сформулированный Чингисханом принцип «двух оглоблей (или колес) одной телеги» или принцип взаимозависимости, который, как оказалось впоследствии, носил универсальный характер и использовался Чингисханом не только в межплеменных или межгосударственных отношениях, но зачастую даже в семейных отношениях.
Напомнив о всесторонней помощи, которую оказывали Есухэй-батор и он сам Ван-хану, Чингисхан вскрыл всю аморальность поступков хэрэйдского хана. Пристыженный Ван-хан поспешил «откреститься» от заговорщиков и предпочел восстановить прежние отношения «отца» и «сына»: «Выслушав эти слова, Ван-хан покаянно вскричал:
«О горе мне, горе!
Достойного
