Додумать я не успела, Ле Шатон сердито ткнулся мокрым носом в мою руку, а Ванда, уже смекнувшая, что к чему, взяла меня под руку и принялась громко сетовать на тонкие стены здешних комнат.

— Совсем нет покоя, — говорила она, перекрикивая топот ног и шум, который всегда сопровождал подобные места. Кто-то уезжал, иные только вселялись. — Такое можно услышать, что подумаешь, в бордель попала.

Это она сказала специально. Лада вспыхнула до корней пшеничных волос и отвернулась. Зато я обрела способность двигаться и что-то делать.

— Я бы хотела с ней поговорить, — нарушила я молчание, когда мы сели в экипаж, и он медленно выехал за ворота. — Мы когда-то снимали вместе комнату.

— Странно, что она не приобщила тебя к своему делу. Девица, не комната, конечно, — произнесла Ванда с выражением брезгливости. — Видно, что девочка хваткая. По головам пойдёт, если выгодно.

— Наверное, как и многие, — бросила я и отвернулась к окну.

Этот разговор принимал неприятный оборот. С Ладой мы жили неплохо, пока не накрыла полиция, и я не оказалась на улице. Приятельница и вправду намекала, что я могу хотя бы подзаработать с её помощью.

В борделе, если ты невинная особа, платят в первую неделю повышенные чаевые. И клиенты любят таких.

А потом можно забыть обо всём. Если память позволит.

Но я не хотела думать, что Лада завидовала мне, Ванда ведь на это намекала. Даже если так, то я бы хотела ей помочь.

Когда-то мечталось вытащить её со дна, увлечь в другую жизнь, где девушке не надо продавать себя, чтобы прокормиться. Не требуется становиться прачкой, чьи руки съедает щёлочь, или горничной, что часто не сильно отличается от проститутки.

Поэтому, несмотря на уверения всех вокруг начиная с приюта, заканчивая образованным обществом и купчими людьми, я хотела стать членом гильдии травников.

И стала им, правда, не совсем честным путём. И не моя в том вина.

— Женщина, я тебе нравлюсь? — вторгся в мои мысли голос львёнка. Иногда он смешно растягивал слова, как бы пробуя их на вкус, слушая эхо собственного голоса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Конечно. Очень, — ответила я от души. — Ты не можешь не нравиться.

Я погладила его между ушек, и Ле Шатон довольно заурчал.

— Но я могу быть опасен для тебя.

— Это точно, — поддакнула Ванда, на всякий случай отодвигаясь в дальний угол. Она сидела на скамье напротив, так что хозяйке в любом случае ничего не угрожало.

— Вас, людей, привлекает опасность, — продолжил Ле Шатон, сверля меня зелёными глазами. В полутьме экипажа, а свет мы приглушили, чтобы не резал глаз, они светились, как две драгоценности.

Ванда только вздохнула. Видимо, была с ним согласна.

— Я хочу с ней поговорить, — произнесла я спустя какое-то время, пока мы слушали стук колёс. — Нехорошо делать вид, что мы незнакомы. Или что я брезгую ей.

— А это не так? — живо отреагировала Ванда и спрятала выбившуюся прядь седоватых волос под цветастую косынку. — Ну и ладно, если не так. Твоё дело, я тебе не нянька и не мамушка.  Знаешь, ты вроде девка бойкая, пронырливая, до секретов охочая, а сразу видно, что из приюта.

— Что такое приют, женщины? — Ле Шатон впервые в поисках ответа посмотрел сначала на Ванду, а лишь потом на меня.

Хоть он и выглядел как детёныш, однако алхим был существом, тесно знакомым с повадками и с обычаями людей. Но не со всеми.

— С чего бы видно? — от досады я вспыхнула и хотела было уже огрызнуться. Ох уж это приютское прошлое! Как клеймо!

— А с того, что ты и шагу не можешь ступить без чьего-либо одобрения!

Ванда впервые говорила со мной так резко. Я слушала и молчала, потому что понимала, что раз говорит, ей на меня не всё равно. Это давало иллюзию защищённости.

— А дальше… — продолжила она мысль и замолчала на полуслове.

Я смотрела в окно, хотя там и не было ничего интересного. Сквозь тёмную занавеску были видны только очертания пейзажа.

— А что дальше? — наконец решилась спросить я. Наверное, скажет, что я паду жертвой обольстителя. Если не Рыси, так кого другого.

— А дальше Непроторенный лес.