Он широко улыбнулся.

— Тогда я останусь с тобой, моя госпожа. И с этим отравителем. Чтобы ему жизнь медом не казалась.

— Только вы должны подружиться. Никаких драк, ясно? — строго велела Ата.

— Ясно. Подружимся, — пообещал Гиль.

— Как прикажешь, госпожа, — Эйне поклонился.

Ата полюбовалась на них обоих и сказала:

— Как же хорошо, что ваша раса не умеет ревновать. А то бы точно передрались. Или все-таки кто-то ревнует?

Гиль и Эйне одинаково поморщились, подавляя отвращение.

И почему люди не стыдились говорить о ревности? Это же было ужасно позорно.

— Нет, госпожа. Мы же не люди.

— Вот и славно.

Следующие сто лет у Гиля выдались веселыми и насыщенными. Он помирился с матерью, подружился с Эйне, несмотря на его упорное сопротивление, вдосталь повалялся на подушках, десятки раз подрался с человеческими охотниками, легко провоцируя их на это, любил госпожу Ату как в первый раз и наконец признал, что пришел туда, где ему самое место. А раз так, стоило ли переживать, что все это было предначертано ему? Кто будет против гарантированного счастья? Любви и дружбы, которая осталась с ним даже после смерти?

Он все-таки стал охотником Аты. Лучшим из лучших. Почти: Гиль великодушно делил этот титул с Эйне, чтобы тому не было обидно. Впрочем, со временем они привыкли действовать вместе и всегда занимать одну сторону. Другие охотники госпожи Аты появлялись и исчезали, а Гиль и Эйне всегда оставались рядом с ней. Были любимы, любили и пользовались ее полным доверием.

А форму змеи Гиль стал использовать чаще, частенько вспоминая историю с мангустом и огненным яйцом. Он привык греться на груди Аты или сидеть на плечах Эйне, и никто не возражал против этого.

Оставалось лишь понять, не боится ли возлюбленная госпожа Беата змей в своей новой жизни?

* * *

— Не боюсь, — улыбнулась Беата, — хоть и не люблю. Но теперь буду относится к ним лучше. Это была чудесная история, Гиль.

Он подмигнул ей.

— Конечно, она же про меня! И про Эйне немного. Ты долго будешь дуться?

— Я не дуюсь. Просто задумался, — тот потряс рысьими ушами. — Госпожа, ты о чем-то хотела спросить? Явно же собиралась.

— Да. Кецали правда никогда не ревнуют, или это вы двое свободных нравов? И почему разговоры о ревности вызывают ваше отвращение?

Гиль страдальчески закатил глаза.

— Госпожа, ну фу же! Мы можем поговорить о чем-то другом? Менее гадком.

Беата хмыкнула.

— Эйне?

— Для кецалей ревность — что-то вроде публичного справления большой нужды в штаны. Если уж опозорился, то хотя бы молчи и надейся, что об этом все скоро забудут, — Эйне усмехнулся, — а люди, наоборот, относятся к этому снисходительно и чуть ли не гордятся тем, какими жалкими, злобными и глупыми могут стать, пытаясь навредить своим возлюбленным. Ревность всегда прорывается чем-то гадким: криками, оскорблениями, ударами и даже убийством тех, кого клялся любить и лелеять. При этом ревность может быть абсолютно беспочвенной, но это ничего не меняет. Ревность убивает любовь, но хуже того, она убивает разум. Ревнивцы не способны сдержать ее так, словно у них самое настоящее расстройство после тухлой пищи. Среди твоих любовников было немало тех, кто бесился из-за нашего с Гилем наличия. Они были обласканы тобой, получили роскошную жизнь и сделали отличную карьеру. И все это уничтожали собственными руками, скандаля и требуя, чтобы ты нас прогнала, оставив в своей постели одного лишь ревнивца. Иначе ему будет плохо, обидно, и ты недостаточно его любишь.

Эйне говорил ровным тоном, но к концу речи не выдержал и скривился.

— Еще люди-ревнивцы устраивали дурацкие интриги, пытаясь погубить нас или выставить перед тобой в дурном свете, — вспомнил Гиль, — шпионили, вынюхивали наши тайны, но хватались всегда за то, что было на поверхности: за моих любовниц. Составляли список, в чьей постели я побывал, и торжественно тащили тебе. С Эйне выходило еще гаже: он тот еще сыч и не спал с другими женщинами, кроме тебя, но они врали и выдумывали насчет него так, словно рядом свечку держали. Заканчивалось это плохо, но не для нас, а для этих идиотов. Но тебя такие ситуации всегда огорчали.

Беата задумчиво смотрела на них.

— А у кецалей есть понятия «измена» и «верность»?

— Конечно! Мы всегда были тебе верны, госпожа, — уверенно ответил Гиль, — и не пошли бы на предательство даже под пытками.

— Есть, но без привязки к постели и числу любовников, — пояснил Эйне, — чего у нас нет, не было и не появилось даже от жизни в человеческом обществе, так это чувства собственничества и желания посадить любимых на цепь, запрещая любить кого-то кроме себя. Люди называют это верностью, моногамией, нахождением своей половины и говорят, что это естественно. Но когда их самым естественным образом тянет к кому-то еще, многие бесятся и клеймят это изменой. Доходит до абсурда: неписанные правила разрешают измены богатым и влиятельным людям, например, жрицам Калунны, но если изменят им, из них рвется лютая ненависть к тем, кто еще вчера был любим. Конечно, я говорю не обо всех жрицах, нормальных намного больше, но у меня было предположение, почему жрица Верже так жестоко убила Рага. Он влюбился в служанку, а должен был любить только госпожу, раз делил с ней постель. Измена — смертельное оскорбление и дает ревнивцам оправдание для убийства. Хотя Раг не смог бы понять, что сделал не так. Кецали могут любить кого-то одного, но если полюбят двоих или троих, то счастья и любви в жизни станет больше, а не меньше. И это работает со всеми вне зависимости от характера, темперамента и положения. Кецали не понимают ревности, но видят, во что она превращает людей.

— В животных, — тихо добавил Гиль, — тупых, свирепых, завистливых и безжалостных. Хорошо, что ты никогда не была такой и любила нас по-настоящему. Как и мы тебя.

Беата молчала.

Она никогда не была ревнива и имела множество романов. Ей не было интересно, с кем еще спят ее любовники, если ей хватало их внимания. Ата, вероятно, была такой же, и любовницы Гиля ее точно не смущали. А вот попытки измазать его и Эйне грязью от кого-то третьего, но такого же любимого… Ревность на пустом месте и требования бесконечно доказывать отсутствие измен — это было ей знакомо. Она через это уже проходила.

Джеральд бы спятил, если бы узнал, что она регулярно общается с бывшими любовниками Аты. Возненавидел за тепло