С юга веяло грибами, орехами и дикими травами. Вдохнув опьяняющий аромат, Люка потянул гибкое худое тело и принялся блуждать по Саду глазами. Подходящий валун в виде свернувшегося клубком кота подвернулся почти сразу. Не дожидаясь приглашения, он привалился к нему спиной и вытянул горевшие огнем и стертые в кровь ступни. Из тюрьмы бежали — кто в чем, некоторые в таком скудном тряпье, что те едва прикрывали нагие тела. В плену было не до приличий. Вот доберутся до нового дома, там и приведут свою утонченную эльфийскую стать и неземную красоту в порядок.

Ночь текла неторопливым пением ветра. Звездное небо затянуло туманом, и луна оказалась окружена золотым светящимся ореолом. Откинув голову на камень, Люка посматривал, как светило просвечивало сквозь призрачную вуаль и медленно засыпал. Далеко-далеко звенела хрусталем северная река, под боком шумели душистые кроны ореховых чащ, по голым камням шелестели босые эльфийские ступни — в глубокой печали и тяжелом отчаянии эбертрейльцы устраивались на ночлег. Не слышалось легких журчащих голосов, не лился ручейком смех, не плелись беседы звучанием весенних ветров. Эльфы скорбели и скорбь их была необъятна и неутолима.

Дрема сморила Люку, и сквозь сон он услышал тихую и грустную, как капли холодного осеннего дождя, песню.

Ночь темна, но враг темней,

Ночь страшна, но враг страшней,

В поле одинокий воин бредет,

Под уздцы коня своего ведет.

На войну спешит братец эльф,

Наточил клинок, пригубил он эль,

Не вернутся уж в отчий дом ему,

Чует братец эльф, сгинет в том бою.

Глянул месяц — брат из-за серых туч,

Хлынул златый свет, посветлело чуть.

Братец эльф спешит на войну… войну,

Не вернутся уж в отчий дом ему…

Убаюканный мелодичным эльфийским напевом, Люка крепко уснул. Его разбудил тихий шелест двух юных голосков. А вокруг стояла ватная тишина, ни шума ветра, ни звона реки, ни стрекота цикад, — будто весь мир вымер.

— Вот бы взглянуть хоть одним глазком, как цверги отливают свой знаменитый хрусталь, — звенел первый голосок.

— Да, наверное, это интересно, — нехотя соглашался второй трелью колокольцев.

— Так, чего мы ждем? Лелевела в полумиле отсюда. Вон, даже каменные башни виднеются между деревьев. Давай, сходим туда и поглядим, что осталось от их пограничного города. Вдруг найдем там осколки хрусталя.

— Что ты с ними будешь делать? — Удивлялся второй.

— Сидя в тюрьме исчадий ночи, я слышал, как они говорили, что цельный кусок льдаррийского хрусталя ценится так же дорого, как ограненный бриллиант, — тихо прозвенел первый. — А еще они говорили, что даже за осколки такого хрусталя можно выручить хорошие деньги. Любой торговец или купец охотно его купит, а в орочьей провинции Сторм, сказали они, их иногда меняют на породистых ажинабадских кохейланов или аллеурских хадбанов и маанеги. Ну… идем?

— Не знаю, — замялся второй, звякнув холодком. — Цверги потому и забросили Лелевелу, что к городу вплотную подступила тень Черноземья. Теперь там хозяйничают ведьмы.

— Глупости, — тихо рассмеялся первый. — Вон она, друг. Ты видишь хоть одну остроконечную шляпу? Вот и я не вижу. Мы сидим у Ведьмина Вяза полночи, и еще не одна тварь не бросилась на нас с той стороны. Бояться нечего. Пойдем, пока не вернулась Белый Лебедь. Когда нам еще выпадет шанс обзавестись кусочком льдаррийского хрусталя, Брэм?

— Ну, ладно, — звонко вздохнул Брэм. — Уговорил. Пошли.

— Далеко удумали идти, умники? — Голос Люки разразился в тишине Сада подобно громовому эху.

Двое мальчишек разом охнули и застонали — Люка схватил нерадивых эльфов за острые уши и оттянул вверх.

— Отпустите, лорд Люка…

— Отпустите, мы это так…

— Мы не собирались идти, честное слово!

— Ну, конечно, не собирались, — зло сказал негласный вожак.

— Отпустите, больно, — взмолился первый.

— Как вас зовут? Где ваши родичи?

Солнечные эльфы, устроившиеся на камнях и голой земле, проснулись от криков.

— Мое имя Элфер Ночной Змей. Родители погибли при штурме Эбертрейла, — признался первый.

— Я Брэм Поющий Лук. Родители умерли, когда я был совсем мал. Меня воспитывали тетка и дядька, — вздохнул второй, — они тоже погибли во время штурма, лорд Люка.

Люка чуть заметно дернул острыми ушами и оттаял.

— Господин, позвольте мне, — окликнул мягкий женский голос. Он его узнал — это она пела недавно.

Из темноты выплыла высокая леди с большими голубыми глазами и длинными русыми волосами, в блеске которых когда-то жил солнечный свет. Увы, ее лучистая красота поблекла в войне и горе, и все что осталось от стати благородной дамы — невзрачная потерянная тень, отблеск вечной красоты великого прошлого.

— Позвольте мне, — пропела она, коснувшись его плеча. — Я позабочусь о детях.

Потрясенный ее светлой красотой, Люка поспешно отпустил их ушки и сглотнул.

— Как вам будет угодно, леди…

— Аинуллинэ.

— Леди Аинуллинэ, — склонил он голову.

Женщина мягко улыбнулась и элегантно протянула руки сиротам.

— Идемте.

Когда она развернулась — Люка вздрогнул. На посеревшем и выцветшем халлийском шелке зияла рваная полоса, оставленная ударом плетки. При движении изорванные края расходились и на фарфоровой коже спины становился заметен страшный багровый шрам.

— Откуда… он? — Тихо ужаснулся Янтарный Огонь.

Аинуллинэ обернулась.

— Нас везли из Эбертрейла в клетках. Мой сын Лерал умирал у меня на руках. Исчадия ночи решили — он мертв. Чтобы не везти лишний груз, они решили его бросить. Он был еще жив. Я пыталась его защитить, но не смогла.

В глазах женщины сверкнули слезы. Люка медленно кивнул.

— Горюю о нем.

Внезапно холодный серебристый фон передернуло невзрачной тенью и на землю пало багровое пламя. Солнечные эльфы обеспокоенно подняли головы, на их глазах луна стала цвета крови.

— Смотрите! Что это?

— Властелин Над Облаками спаси!

Зрелые мужи зашептались о древнем пророчестве. Женщины нервно притихли, юнцы повскакивали, оглядываясь по сторонам — не подоспел ли враг, но нет — Каменный Сад лежал все в том же холодном молчании, все так же звенела река и шумели ореховые чащи, все так же гремели цикады, а под ногами хрустел колючий скользкий камень.

— Знак Смерти! Знак конца времен! Грядет тьма! Она поглотит наш мир!

Эльф, венчанный серебристой копной растрепанных волос, присев на голом и плоском камне у подножия вывороченных корневищ Ведьмина Вяза, зловеще предвещал: