— Нет, — сказал Фролов. — Давайте два номерка.

Гардеробщик обернулся и осмотрел переполненные вешалки.

— Свободных нет.

— А зачем тогда спрашиваете?

— Ну… Так положено.

— Ладно, повесьте на один.

Забирая номерок, Фролов поймал взгляд Сережи — была в нем какая-то тягость. Фролов смущенно сунул номерок в карман брюк. В зале еще не погас свет, и было видно, что людей на сеансе полно. Фролов на миг растерялся, увидев десятки голов, рук и ног; людское море волновалось, переговаривалось, спешило занять свои места. Они поднялись к последнему ряду. Сережа шел впереди, а Фролов держался в метре от него. Он даже немного отстал, испугавшись мысли, что все на него смотрят, и не глазел по сторонам, чтобы не подтверждать догадку.

Лишь заняв свое место и дождавшись, когда выключат свет, Фролов вздохнул с облегчением. Он сидел по центру последнего ряда, расположившись в твердом неудобном кресле. В этом ряду почти никого не было. Только одинокая женщина средних лет — видимо, работница кинотеатра — заняла место с края. Она не отрывала глаз от экрана и не обращала внимания на соседей.

На экране вспыхнула заставка «Мосфильма»: рабочий и колхозница, взявшись за руки, медленно выплывали из темноты. За их спинами занимался рассвет новой жизни. Еще пара секунд — и появился первый кадр фильма. Крупная надпись, занимающая половину экрана, назидательно сообщала: «В условиях социализма каждый выбившийся из трудовой колеи человек может вернуться к полезной деятельности».

В какой-то момент Сережа наклонился к Фролову и восхищенно шепнул:

— Ты посмотри, как снято.

На экране мелькали сельские пейзажи, одуванчики на зеленых полях, печки и косынки. Сосредоточиться было трудно: номерок жег Фролову карман. Он смотрел то на экран, то на Сережу, пытаясь заглушить голос тревоги, пробивавшийся из самых глубин его существа. А вдруг догадаются. Вдруг все вокруг все поймут. Или уже поняли?

Фильм уже кончался, когда Фролов спохватился, что совершенно не обращал внимания на Сережу. Он набрался храбрости и, колеблясь, накрыл ладонью руку друга на подлокотнике. Они сидели так минут пять, ни о чем не думая. Потом сбоку что-то скрипнуло — женщина, сидящая на краю ряда, пошевелилась в кресле. Фролов убрал руку.

Потом в зале вспыхнул свет, и толпа потянулась к выходу. Фролов и Сережа тоже вышли, отстояли очередь в гардероб и забрали пальто. Фролов с большим облегчением вернул гардеробщику номерок. Уже на улице Сережа сказал:

— Сбегаю в туалет, ага? Подождешь минутку?

У туалетов, должно быть, образовалась очередь — его не было минут десять. Фролов томился, мерз, приплясывал на месте. Его взгляд бесцельно блуждал по окрестностям, провожая парочки, спешащие домой. Ветер, слава богу, стих, и теперь с неба сыпалась мелкая белая крупа, кружась в свете фар и фонарей. Сквозь снег Фролов разглядел желтые «Жигули» на стоянке у здания электросбыта.

Вокруг «Жигулей» суетились двое, какой-то мужчина стряхивал щеткой снег с лобового стекла. В метре от него стояла женщина в рыжей лисьей шапке и, ежась от холода, глядела по сторонам. Словно почувствовав, что на нее смотрят, женщина повернула голову к кинотеатру и уставилась прямо на Фролова. Сердце Фролова екнуло. Это была Лена.

Пару секунд они глядели друг на друга. Толпа уже почти схлынула из вестибюля на улицу, и ничто не загораживало обзора. Вдруг на Фролова налетел Сережа.

— Ну что, пойдем?

Сердце Фролова совершило акробатический кульбит в груди и застряло где-то в горле, у кадыка. Он с трудом сглотнул.

— М-м-м… да…

— Видал, каков Шукшин? Ну до чего ж берет за живое. Говорю тебе, это фильм на века, но вот Шукшина очень жалко… Может, шиканем и вызовем такси? Ты как считаешь? Вон, гляди, уже и машина подъезжает. Эй, шеф!

Сережа махнул рукой водителю и остановил такси. Выбрасывая бычок в урну, Фролов заметил, как дрожит рука, и поскорей сунул ее в карман.

Вот так, хорошо. Ничего не случилось. Да, Лена видела его с Сережей — но с чего бы Лене догадаться, что именно это было? Ни словом, ни жестом он не выдал себя.

Фролов глубоко вдохнул и снова посмотрел на стоянку электросбыта. Лена уже залезала в желтые «Жигули». Через пару секунд машина тронулась со стоянки.

— Вовка, ну ты чего там торчишь? — Сережа помахал рукой. — Айда!

Спотыкаясь, Фролов спустился с лестницы и влез на заднее сиденье такси. Машина неслась сквозь темноту и снег. Желтые «Жигули» мелькали впереди первые метров двести, а потом свернули на перекрестке. У Сережиного дома такси притормозило. Юдин расплатился, решительно отказавшись от предложенных Фроловым денег. Они вышли и немного постояли у подъезда под причудливым фонарем у двери.

— Зайдешь?

Фролов поколебался: рассказывать о Лене или нет.

— Нет… я… извини, что-то… простыл, наверное.

Сережа задумчиво подопнул сугроб.

— Слушай, я знаю, для тебя это большой шаг. Я его ценю. Но тебе надо научиться хотя бы изредка отпускать вожжи. Как видишь, никто не съел тебя в этом кино. Ну и к чему тогда было трястись? Ведь все нормально.

Фролов проглотил то, что хотел сказать.

— Угу.

— В выходные на дачу поедем?

— Да… да, наверное…

— Повторюсь: если ты волнуешься, не надо. Волноваться не о чем.

Слушать эти увещевания не было сил, и Фролов соврал:

— Я не волнуюсь. Просто голова болит.

— А.

— Простыл, говорю же.

— Вот зараза, не надо было тебе ждать меня на этой чертовой лестнице… Ладно, все, иди домой и выспись. Сам доберешься?

— Да-да. Само собой. Давай, до связи.

У гастронома Фролов притормозил и попытался представить, что будет дальше. Скоро он дойдет до общежития, поднимется на свой этаж, откроет дверь и увидит жену и сына. Нужно будет что-то сказать. Что именно? Фролов лихорадочно прикидывал, как объяснить сцену у кинотеатра.

Ладно. Подумаем головой. Лена не знает, что Сережа — Ванькин репетитор. Прежде она ни разу его не видела. Можно сказать, что Фролов ходил в кино с Ебелкиным и его женой. Допустим, жена