Зажужжал в пазах выдвигаемый ящик комода – фрукт полез за пленками. Вытащил пять или шесть коробок, оставшиеся бегло просмотрел и свалил на пол. Набросал на них без разбора книги. Затем достал из своей сумы низенький бидон литров на пять, освободившееся место заполнил отобранными пленками. Окончив сию работу, он надел суму на плечи и свинтил с бидона крышку. Запахло бензином.

Вот те на! Не иначе этот гусь готовит аутодафе. Облил горючкой кучу книг и коробок, стал плескать на кровать, на шифоньер, на бюро. Спалит к чертям собачьим весь дом!

Вадим вышел из-за шторы и наставил на поджигателя пистолет.

– Р-руки! Вы арестованы!

Фрукт, не ожидавший такого поворота, содрогнулся всем своим кряжистым телом. Поднял руки, так и не выпустив бидона, в котором бултыхался остаток бензина. Надломленно выдавил:

– Товарищ, вы кто? По какому праву?..

– По праву закона, – отчеканил Вадим не без пафоса. – А вот вы что здесь делаете? Как вас зовут?

– Мое… Я… – Фрукт задвинул левую руку за борт пальтишка. – У меня документы…

– Показывайте. Только без глупостей!

Без глупостей не получилось. Фрукт шарахнулся в сторону и запулил в противника бидоном. Посудина перевернулась, из ее горловины выкинулся маслянистый шлейф, растекся по стене и занавескам. Мгновенная реакция избавила Вадима от едкого душа – он отскочил к бюро, но стрелять не стал, побоялся, что пуля может воспламенить пропитанную бензином комнату.

Но хмырь в кепчонке мыслил иначе. Воспользовавшись замешательством законника, он выудил из-за пазухи зажигалку, сделал ею «чик!» и бросил на книжную копну. Огненный столп взвихрился к потолочной побелке и разделил врагов. Вадим подступил к нему: лицо обдало жаром, затрещали, обугливаясь, волосы. Он отодвинулся назад, сдернул оконную декорацию, зашлепал ею по горящим книгам. Вышло еще хуже – полотно вспыхнуло в руках. Вадим бросил его и втиснулся в угол.

Меж тем фигура в пальтишке выметнулась из комнаты. Дверь захлопнулась, в замке повернулся ключ.

– Стой! Убью!

Вадим изрешетил дверь, выпустив всю обойму, но что проку?

«Пропал! Сгорю!» – проскакивали в голове молнии.

Вокруг пылало все: мебель, постельное белье, самсоновский скарб, доски пола… Сквозь гуд огня Вадим слышал, как просыпается квартира. За стенами и в коридоре засуетились, кто-то визгливо возопил: «Пожар!», забарабанили в запертую дверь комнаты. Но Вадим не мог до нее добраться – обжигающие протуберанцы вились со всех сторон. Он представлял себя стоящим на поверхности Солнца или в адском пекле. Начала тлеть шапка, он сбросил ее в необъятный костер, где в огневом коловращении раскрылялись и, обгорая, скручивались в черные трубочки страницы книг и лопались от перегрева коробки с мотками целлулоида.

Оконное стекло с треском распалось на мириады частиц, они осыпались на подоконник. В комнату, где уже нечем было дышать, ворвался уличный холод, а в проеме показались флибустьерские усы Макара Чубатюка.

– Чего застыл, как Сократ в сортире? Шуруй оглоблями!

Всесожигающая стихия так подействовала на воображение Вадима, что он и не додумался бежать через окно. Изжарился бы тут, как свиной окорок.

– Да быстрее ты, шантрапа зеленая! Ходули к половицам приросли?

Вадим наконец вышел из клинча, как сказала бы Эмили, и головой вперед нырнул в разбитое окно. Макар словил его на лету и поставил на землю.

– Очухался?

– Ага… Где этот?..

– Вон он, вон! – поднял крик Пафнутий. – Держи его!

Приезжий медик, или кто бы он ни был, драпал прочь по Муринскому проспекту. Нагруженная пленками сума колотилась у него за спиной.

– Сморчок марлевый… Не уйдешь! – Макар дернулся вдогонку, поскользнулся в луже талой воды и хлобыстнулся в нее, взломав, подобно ледоколу, тонкую, намерзшую за ночь плеву.

Пока он плевался и изрыгал самые изощренные проклятия, Вадим нацелил мушку «маузера» на удиравшего, нажал на спуск. Выстрела не последовало. А чтоб тебя… патронов-то нет!

Пафнутий вдарил по беглецу из своего «нагана», но было уже далеко.

– Айда за ним, затыки мухоморные! – заревел Макар, взгромождаясь на ноги.

Вадим обернулся на только что покинутый дом. В комнате Самсонова полыхало вовсю, из окна, словно из жерла извергающегося вулкана, вырывалась ослепительная лава. Она уже потекла по наличникам, они занялись.

Кто тушить будет? Жильцы очумели, кто-то выскочил из парадного в одних панталонах, кто-то зарыдал. В угловой комнате верещал младенец, истошно орала кошка.

Вадим устремился в подъезд, из которого валили клубы удушливого дыма. В коридоре он стал без разбора колошматить во все двери.

– Выходите! Берите ведра, кастрюли, тащите воду!..

С пожаром боролись сообща – выстроились цепочкой в коридоре и передавали из рук в руки разнокалиберные емкости с водой, которые Вадим опрокидывал в горящую комнату. Чубатюк раздобыл в дворницкой лопату и кидал через окно мокрый снег. Огонь сдался не сразу, пострадало все левое крыло здания. Однако совместные усилия не пропали втуне – когда, заливаясь клаксонными трелями, подкатила пожарная машина, все уже было решено. Люди в надраенных касках пролили из шлангов курившиеся головешки и составили акт о происшествии.

Вадим дал своим знак: уходим! Делать здесь больше было нечего, лишний раз светить мандаты и объясняться тоже не хотелось.

Приходилось смириться с тем, что ночная разведка завершилась безоговорочным фиаско. Комната Самсонова выгорела дотла со всем, что в ней находилось. Выражаясь языком Макара, швартовы обрезаны по самые ананасы. Но паскуднее всего, что упустили шакала с сумой. В Обуховскую больницу он, конечно, не вернется, заляжет на дно.

Продымленные, перемазанные гарью три друга плелись по предутреннему пустому проспекту. Этот район Питера был когда-то излюбленным местом отдыха дворян-эксплуататоров. Здесь они бездельничали на пленэре, пили заморские вина, читали под сенью лип декадентские стишата и помыкали слугами. Для удобства аристократии сюда еще в конце прошлого века подвели электричество, убрав чадящие керосиновые лампы. С победой революции буржуйские дачи были брошены сбежавшими за границу владельцами и с годами все более ветшали. Вскоре, согласно генеральному плану застройки, их предполагалось снести и поставить новые добротные дома для трудящихся. Но план еще не был осуществлен, и в полуистлевших особнячках ютились бродячие псы и бездомный