Нас поселили в двух небольших комнатах, приставив ещё горничную в помощь Степаниде. Вечером, за ужином, супруга Петра Акимовича была бледна и постоянно переспрашивала меня, не может ли чего случится, и когда уже можно будет снять эту чудную повязку, под которой, по жалобам «пациента» у него всё чесалось.

Разочаровавшись ответом «ещё седмицы три», потеряла всякий ко мне интерес. Зато в лице Аким Петровича я приобрела хорошего собеседника. Его интересовало всё, что было связано с моей экзаменацией и направлением в больницу. Единственно, мужчину сильно огорчало то, что меня направили в военный госпиталь. Ведь уже как девять лет в городе открыты губернская больница, правда всего на 40 коек, и повивальный дом. Где тоже очень нужны лекари. Особенно такие умелые как я.

Советник вообще был настроен просить графа Толстого[118], бывшего в это время могилёвским губернатором, о моём переводе. Не знаю, насколько это в ведении Дмитрия Александровича, но я очень сильно в этом сомневалась, о чём и сообщила господину Исупову. Но он не разочаровался и предложил взять в обучение желающих мещанок, коих особенно не хватало в повивальном доме.

– Побойтесь Бога, Аким Петрович! Я пока ещё «старший лекарский ученик», какое обучение? – воскликнула я, чуть не подавившись птицей, которую в этот момент жевала.

– Я уже наслышан о вашей помощи семье Славинских. Правду сказать, не верил. Думал наши сплетницы украшают. Но после того, как вы вернули мне сына… Скоро у губернатора будет осенний маскарад, граф обычно его старается до рождественского поста[119] давать. Я устрою для вашей семьи приглашения, и надеюсь вы, Екатерина Петровна, не откажитесь.

Конечно, «бабушка» была рада такому ангажементу, ведь это выводило нас сразу на самый верх могилёвского света. Хотя… учитывая какие мы получили знакомства в столице, этот был уже и не столь «высок».

Благодаря стенаниям Петра Акимовича, поддержанного слезами его супруги, я разрешила ему вставать и потихонечку передвигаться по дому. Он рьяно заверял меня что, болей никаких нет и дышится ему спокойно. Правда заметила, что «пациент» иногда хватается за бок, когда никто не видит. Но обезболивающие настойки я ему давать прекратила. Может это немного усмирит его непоседливость.

Старший сын Петра Акимовича – Иван, своё обещание выполнил. В течении трёх дней он заставлял меня позировать ему по несколько часов, старательно вырисовывая портрет. Не могу сказать, что вышла я похоже, но маленький художник был похвален, а работа выставлена в гостиной.

Как и обещал, Павел Матвеевич появился через три дня, сообщив, что его приказчик нашёл несколько удобных квартир, которые мы можем осмотреть. Но вышло явно какое-то непонимание. Екатерина Петровна уже на второй просмотренной квартире стала выражать нервозное недоумение.

– Милостивый государь, позвольте спросить, как вы думаете мне размещаться тут с дочерью, внучкой и слугами? Помилуйте, всего же несколько комнат! Или вы возомнили, что я отпущу Луизу жить в городе одну? – её хитрый прищур резал не хуже ножа.

– Вы извините, Екатерина Петровна, моя вина, я не проверил заранее. Давайте сегодня объеду все адреса, а уже завтра мы сможем наведаться туда, где возможно, для вас будет уместно остановиться.

Я старательно отворачивалась, и сдерживала смех. Привыкший к другому «прорицатель» даже и не подумал, что всё семейство решит жить со мной. Естественно, «исправление ошибки» заняло не один день.

Как сказано в документах, я должна зарегистрироваться в губернской врачебной управе[120]. Это было довольно странно, учитывая, что направили меня в военный госпиталь. Всё выяснилось в понедельник, когда пройдя несколько шагов по Торговой площади, где управа и располагалась, рядышком с домом Исуповых, встретилась там с господином Недзвецким. Витольд Христианович, оказавшийся местным доктором-инспектором, и поведал мне, что контроль над госпиталями по медицинской части возложен именно на них. Он был также недоволен моим назначением. Ведь во всей управе – один доктор-инспектор, один доктор-оператор[121], один доктор-акушер и один писарь. Акушер и оператор занимались лечением больных, так что контроль медико-санитарной службы всей губернии ложился на плечи одного человека, инспектора. Кроме того, Недзвецкий отвечал за судебную медицину и ветеринарные дела. С акушером, Арнольдом Викторовичем Лаппо я была уже знакома.

Выяснилась и причина такого недовольства Витольда Христиановича. Оказывается, в военном госпитале работало пять врачей, семь фельдшеров, имелась своя аптека. Больных обслуживало более ста человек из состава подвижной инвалидной роты. Да и средств на содержание одного больного выделялось по шестнадцать копеек в сутки, тогда как в губернской больнице на две копейки меньше. Вроде как мелочь, но разницы хватало на дополнительный килограмм первосортного мяса в месяц. Также в госпитале круглосуточно дежурили лекари, и назначались дежурные офицеры от местного гарнизона, которые следили за дисциплиной в палатах.

В общем недовольство было ощутимым. Даже то, что здание у них теперь заметно больше, так как их перевели из дома купца Монкевича в Бернардинский монастырь, который находился у Днепра, выводило Недзвецкого из равновесия.

Но всё это совершенно меня не расстраивало и воспринималось с долей иронии пока мне не сообщили совершенно ошеломляющую новость.

Весь медицинский и обслуживающий персонал военного госпиталя был исключительно мужским[122]! Месть Виллие была впечатляющей…