У этих съездов или «диетов» были свои «лидеры этажей» или «маршалы» по образцу провинциальных польских сеймов. По крайней мере, таково было настойчивое требование воевод, которые предпочитали вести свои служебные дела с ответственными руководителями конференций. Вмешательство администрации в дела еврейской автономной организации стало особенно частым в первой половине XVIII века, когда политическая анархия в Польше достигла своего апогея.

В 1764 г. вся организация Кахала получила сильный удар от польского правительства. Всеобщая конфедерация, предшествовавшая избранию короля Станислава Августа, составив новую «конституцию», решила коренным образом изменить систему еврейского налогообложения. Вместо прежнего порядка установления размера подушного налога в целом и предоставления его распределения по округам и отдельным общинам на усмотрение совещаний старейшин и кагалов сейм принял постановление о введении единого налога в два гульдена с каждого зарегистрирована еврейская душа любого пола, начиная с первого года после рождения. Это изменение было оправдано тем, что, по мнению правительства, прежняя оптовая система налогообложения позволяла кагалам взимать с налогоплательщиков гораздо большую сумму, чем предполагалось первоначально. Кроме того, одновременно с подушным налогом кагалы взимали и другие подати. Это привело к обременению еврейского населения и сокрытию от правительства его истинной платежеспособности, в то время как согласно новой системе казна, вероятно, получала гораздо больший доход.

Чтобы обеспечить точный сбор подушного налога, был дан приказ о всеобщей регистрации еврейского населения по всей стране. Налоги каждой общины должны были перечисляться старейшинами ее кагалов в ближайшую государственную казну. Вследствие этого функции кагалов по распределению налогов были официально прекращены, а старейшины кагалов стали лишь посредниками, которые передавали налоговые поступления в казну. Правительство перестало признавать роль кагала как фискального агента, которую оно прежде так высоко ценило, и не считало более необходимым поддерживать авторитет этой автономной организации. Вся машина еврейского самоуправления, все эти сеймы и сеймы, ваады и районные конференции вдруг стали излишними, если не вредными, в глазах правительства. Неудивительно поэтому, что тот же сейм 1764 г. принял постановление, запрещающее впредь проводить съезды уездных старейшин для установления или распределения каких-либо налоговых сборов или для какой-либо другой цели.

Это ограничение деятельности кагалов и полное упразднение центральных органов еврейской автономии произошло накануне упразднения политической независимости в самой Польше, за восемь лет до ее первого раздела. Далее мы увидим, что последующий период волнений, отмеченный переходом большей части польских земель под власть России, внес еще больший беспорядок в некогда столь прочно сплоченную автономную организацию евреев и лишил еврейский народ одной из опор национального бытия.

2. Раввинская и мистическая литература

Социально-экономический упадок польских евреев, начавшийся после 1648 г., не способствовал расширению еврейского ментального кругозора, резко очерченного в предшествующую эпоху. Даже в то время, когда польско-еврейская культура переживала свой зенит, раввинизм безраздельно господствовал в школе и литературе. Излишне говорить, что у каких-либо более широких интеллектуальных течений не было шансов оспорить это превосходство в последующий период упадка. Единственным соперником раввинизма, отношение которого было то мирным, то воинственным, был мистицизм, взращенный скорбным нравом измученного жизнью народа и взрослевший в нездоровой атмосфере польского упадка.

Интенсивная талмудическая культура, взращенная многими поколениями раввинов и рош-ешибов, не была распределена равномерно. В тех частях страны, которые более всего пострадали от ужасов «страшного десятилетия» (1648-1658 гг.), на польской Украине, Подолии и Волыни, интеллектуальный уровень еврейских масс опускался все ниже и ниже. Талмудическое знание, ранее широко распространенное среди евреев этих провинций, теперь стало достоянием узкого круга ученых, а низшие классы погрязли в невежестве и суеверии. Еще более прочную позицию занимало раввинство в Литве и в первоначальных польских губерниях. Но и здесь умственная деятельность стала мельче и беднее не столько количественно, сколько качественно. Еще можно перечислить большое количество имен великих талмудистов и раввинов, которые пользовались уважением и восхищением не только евреев Польши, но и за ее пределами. Но в области литературной продуктивности эти ученые не оставили столь глубокого следа в потомстве, как их предшественники Соломон Лурия, Моисей Иссерлес, Мордехай Яффе и Меир Люблинский.

К сожалению, даже в узкой сфере раввинистической литературной продукции оригинальности не хватало. «Звезды» раввинизма, ведущие научную переписку (шаалот у-тешубот) друг с другом, как правило, были погружены в бесплодные споры о сложных и мелких случаях религиозно-правовой практики, часто вырождавшиеся в обсуждение вопросов, не возникают в реальной жизни. Другие писали разрозненные комментарии и новеллы (хиддушим) на различные трактаты Талмуда, в том числе и на те, которые уже давно потеряли всякое юридическое значение. Так, Аарон Самуэль Кайдановер, краковский раввин, едва избежавший резни 1648 г., прокомментировал раздел, посвященный жертвоприношениям и древнему ритуалу иерусалимского храма (Birkhath ha-Zebah). Третьи писали аннотации и дополнения к Шулхан Арух. Литва, в частности, выделялась числом своих знаменитостей в области раввинистической схоластики, всех людей, которые отказывались признавать какую-либо отрасль светского и даже религиозного знания вне области талмудической диалектики.

Редким исключением среди этих ученых был Иехиэль Гальперин (род. 1670–1746), раввин из Минска, написавший обширную историческую хронику под названием «Седер ха-Дорот» («Порядок поколений»). Работа Гальперина, разделенная на три части, повествует в первой о событиях еврейской истории с библейских времен до 1696 года[53] приводит мнения и высказывания, приписываемые каждому из них в Талмуде. Третья часть содержит список авторов и книг послеталмудического периода. Первоначальный вклад Гальперина состоит в том, что он систематизировал чрезвычайно сложный материал и сделал его доступным для характеристики талмудических раввинов. Во всем остальном он просто копировал более ранних летописцев, особенно Давида Ганса, без какой-либо попытки критического анализа. Он даже не дает отчета о таких важных событиях своего времени, как мессианское движение Саббатая Цви. Сущность истории для него тождественна генеалогиям ученых, святых и раввинов; единственная причина существования, на которую, по его мнению, может претендовать историография, состоит в том, чтобы служить служанкой раввинизма. Даже этот взгляд на историю, хотя и узкий, был совершенно чужд современникам Гальперина.

Рядом со схоластической литературой раввинизма процветала народно-этическая литература (мусар[54]). Его основоположниками были проповедники (даршаним), одни из которых занимали постоянные посты при синагогах, а другие кочевали из города в город. Синагогальные проповеди того периода, дошедшие до нас в различных сборниках, состоят из длинного ряда агадических и каббалистических цитат, посредством которых библейским текстам придается совершенно извращенный смысл. Проповедники явно стремились не столько наставлять свою аудиторию, сколько демонстрировать свою огромную эрудицию в богословской литературе. Некоторые из этих проповедников пытались, в частности, навязать людям понятия «практической каббалы». «Тайные» сочинения Ари и его школы были распространены в Польше в рукописных копиях, переходивших из рук в