«Неоднократно участвовала в боевых действиях с фашистами. В июле 1942 года для ведения диверсионной и разведывательной работы была выброшена в глубокий тыл врага. Вместе с боевыми товарищами ею убито 10 фашистских солдат и офицеров. Громадную работу провела по организации и ведению разведки в Борисове, Бобруйске, Могилеве. Проявила себя смелым и опытным разведчиком, всегда готовой к самопожертвованию, выполнению любого порученного ей задания. В 1943 году награждена орденом Красного Знамени».

Через три дня у проходной военного городка под старой сосной расположилась женщина в марлевой косынке и белоснежном, аккуратно отутюженном фартуке. У ног ее на чистом полотенце были аккуратно разложены яйца, нарезанное порциями сало, головки чеснока, лука. Тут же дымила кастрюля с отваренной картошкой.

Из проходной будки вышел в сопровождении двух солдат дежурный офицер и подошел к торговке.

— Кто разрешаль? Никс торговля. Никс! — залопотал ом.

— Битте, битте, — с реверансом поклонилась женщина. — Сало, яйко, лук, господа, милости просим, — и протянула на вилке кусок сала.

Офицеру это ничтожное подношение не понравилось. Глупая русская баба! Да он может не только забрать все продовольствие, но и убить ее, потому что подходить к гарнизону русским строго запрещено.

— Взять! — скомандовал солдатам офицер и кивнул на корзину и все разложенное на полотенце.

Солдаты шустро кинулись к лакомству. Женщина уцепилась за корзинку и, прикрыв собой разложенные на полотенце продукты, завопила:

— Да что ж это? Разбой… Грабеж, господи!

У сосны остановилась сверкающая черным лаком легковая машина. Дверца распахнулась, и из нее выглянул офицер в чине полковника:

— Что здесь происходит, господин офицер? — спросил он у дежурного.

Дежурный не успел подняться, так как он стоял на коленях и пеленал в полотенце сало и яйца, а женщина уже стояла у машины.

— Господин начальник! Ваше благородие! Я от души… для вас… Ваших фрау… Свежее сало, свежие яички… Все свеженькое. Гут! — она протянула полковнику большой шмат сала и десяток яиц.

Полковник покосился на руки женщины. Они были идеально чистыми. Ногти аккуратно обрезаны. Интеллигентная, культурная женщина. Знает, к кому идет торговать. Но что у нее в душе? От чистого ли сердца тянет она ему сейчас свое подношение?

Полковник перевел взгляд на лицо женщины. Оно не озлоблено, а искренне обижено. И это понятно. Солдаты у нее отнимали продукты. Конечно, они имели на это право. В Борисове и окрестных деревнях давно развешены приказы о сдаче излишков продовольствия германской администрации. Значит, она утаила, не сдала. Надо реквизировать.

— Где вы взял это? — спросил полковник, ткнув пальцем в белой перчатке в кусок сала. — Мы излишка не разрешайт.

Женщина протянула справку:

— Да вот же… Мне разрешили. Сам господин староста послал. Вези, говорит, господам, их фрау… Ты сдала весь налог.

Полковник взглянул на справку.

— О! Гут, матка. Гут! Вы есть гут женщина. Шпашибо, — и сунул сало в лежавший на коленях портфель.

Потом обратился к дежурному, застывшему неподалеку столбом.

— Все вернуть! Пусть торгует и передает в деревне, что мы уважаем тех, кто помогает германской армии.

Офицер и солдаты, успевшие рассовать яйца и куски сала по карманам мундиров, послушно стали возвращать ей все отнятое. Но женщина не стала их брать обратно. Замахала руками.

— Битте, битте! Кушайте, угощайтесь. Я еще принесу.

Аня вернулась в город уставшая и расстроенная.

— Зачем? Зачем я ходила? Кому носила эти бесценные для народа продукты? Хамам… Хоблам. Фашистским ублюдкам. Они все сожрали. Все порасхватали. А за что носила, била ноги? За «матка, гут, давай еще»?! Нет! Не пойду больше. Не хочу видеть их рожи. Все одно в городок не прорваться.

Вскоре сцена у контрольно-пропускного пункта стала известна Огнивцеву. Он передал Ане очередную порцию продовольствия и похвалу ее действиям. Устно связник от его имени передал «Белке»: «Два-три дня появляться в Печах не следует. У тебя не склад с продовольствием. Немцы хорошо знают о хозяйских запасах крестьян и базарных днях. Пойти нужно в воскресенье».

Во второй раз Аня, подавив в себе протест, ушла, как и было приказано, в воскресенье, с тем расчетом, чтобы пораньше быть на облюбованном месте. В корзине у нее опять лежали сало, яйца и вдобавок две банки сметаны. В лесу, близ Печей, Аня присела, чтобы нарезать сало кусочками, но, подумав, от этой затеи отказалась. «Нет. Садиться опять под сосну и торговать не следует. В гарнизоне размещено гестапо. Будет кто-либо идти, прицепится — не отмотаться, хотя и в порядке документы. Надо рискнуть попытаться пройти в городок под видом доставки продуктов господину полковнику. Ах, если бы на проходной дежурил тот же офицер…»

Ане повезло. У проходной она, к огромной радости, увидела прохаживающегося в ожидании начальства старого «знакомого». Но радость ее оказалась преждевременной. Офицер огорошил ее словами:

— О, фрау! Мы вас так ожидаль! Господин полковник дал нам приказ закупайт у вас все сало, яйки. Он ему ощень гут кушайт, — и достал из кармана пачку оккупационных марок.

У Ани все оборвалось в душе. Сейчас эта тощая гадюка сунет в руки марки, заберет корзину — и прощай удача. За ворота не пройти. «Чтоб тебя разорвало вместе с твоим полковником, — выругалась про себя Аня. — Подавиться бы вам этим салом. Но нет! Я еще покапризничаю, поторгуюсь».

Она сунула руку под дугу корзины и, еще крепче прижав ее к себе, сказала:

— Найн! Я вам не отдам. Найн! Вы возьмете и скушаете все сами. Вы будете сыты, а господин полковник голодный. Я сама снесу сало вашему полковнику. Ведите меня. Шнель!

Офицер не стал возражать. Что в том плохого, если фрау пойдет и посмотрит, кому он вручит покупку. Ему даже льстило в известной мере доказать этой русской женщине, видать по всему, интеллигентной, как честны немецкие офицеры.

Они шли по гарнизону. Он впереди. Она следом, украдкой посматривая по сторонам, стараясь все увидеть, запомнить, сосчитать, прикинуть, что к чему. Под легкими, наспех сооруженными навесами стояли танки. Одни под брезентом, другие открыто. У танков стояли щиты со схемами, описанием деталей моторов. Рядом — тренажеры для занятий по вождению и стрельбе. По улицам строем маршируют в поношенных мундирах солдаты в форме немецких танкистов. Бросалось в глаза большое количество военных разных чинов и возрастов с танковыми эмблемами на мундирах. Не трудно было догадаться, что здесь воинская часть по подготовке танкистов.

Заглядевшись, «Белка» чуть приотстала. Офицер оглянулся, задержал шаг и, когда женщина подошла, улыбнувшись сказал:

— Если вы будет приносил нам плохой продукт, мы будем вас отдайт в гестапо, а возможен, и господин прокурор. Это у