— Ты прав, — согласилась она, — надо идти внутрь.

И они направились внутрь города.

Внутри было теплее. Здесь не задувал ветер и, похоже, присутствовал источник тепла. Они заметили это, только когда зашли внутрь достаточно глубоко и обнаружили, что ход под сооружением разделяется и превращается во множество узких ходов, образуя подобие лабиринта. Пол оказался гладким, но не скользким, такими же были и стены.

Гэвин по пути оставлял на стенах сделанные топором метки, помечая таким образом путь для бегства себе, Гансу, и своей Гретель. Скоро они размотали шарфы и повесили их на шеях, сняли перчатки и затолкали их в карманы верхней одежды, расстегнули верхние пуговицы на рубашках. Здесь царило уютное тепло.

Наконец утомление овладело ими. И Амелия предложила:

— Нам надо отдохнуть, пока у нас есть такая возможность. Мое тело, кажется, избито в большей степени, чем мне показалось сперва.

— Но мы не знаем, что находится внутри этого здания, — возразил Гэвин.

— Мы знаем, что в данный момент нам хорошо. Похоже, что здесь ничего больше и не узнаешь, и не знаю, как ты, но здешний холод, полет на самолете, ведомом неопытным пилотом, и, наконец, аварийная посадка на льду основательно встряхнули мой организм.

Гэвин усмехнулся.

— Я тоже изрядно устал.

Они остановились и сели спиной к стене, выставив перед собой ноги. Теплое помещение доставляло им удовольствие. Словно лежишь под отличным пуховым одеялом, хотя в воздухе чувствовался неприятный душок.

— У меня было какое-то видение, — проговорила Амелия. — Или, быть может, я и в самом деле что-то видела.

— Видение? Миры, животные, люди и твари, накладывающиеся друг на друга, перетекающие друг в друга. И ощущение каких-то ядовитых испарений.

— Ты тоже это видел?

— Ага. Не знаю, что в точности было мне открыто, но, когда я очнулся, это было в моей голове. Бодрствуя, я чувствую себя лучше, так как могу следить за тем, что происходит, однако в видениях ощущаю, что именно происходит, и это оказывается много хуже.

— Словно бы истина пытается выбраться на свободу?

— Ну да, — ответил Гэвин. — Примерно так. Получалось, что мой примитивный мозг понимал ее, однако мозг логический не мог с ней справиться. Словно бы ответ находится на виду, но мой ум не может дотянуться до той полки, на которой он стоит.

— O, кажется, я понимаю. Думаю, и ты сам понимаешь это. Наши умы уже знают, что именно находится на этой полке, однако не хотят тянуться к этому знанию и брать его. Не хотят принимать истину. Понимаешь, Гэвин, я думаю, что мы видели междумирье.

— Междумирье? — переспросил он, однако она понимала, что вопрос этот является чисто риторическим. Гэвин прекрасно знал, что именно она имеет в виду. Знание это было в его глазах.

— Говоря фигурально, — продолжила она, — мы как будто бы сумели найти табуретку и дотянуться до этой полки. Что, если в нашем подсознании существует некая трещина, которая позволяет нам время от времени из того, что мы воспринимаем как собственную жизнь, попадать в некий кошмар. Реальный. Не в сновидение с его логикой, но в подлинно существующее место, которое мы воспринимаем как кошмар, но тем не менее более чем реальное. В межпространственную дыру, как ты сам предполагал. И мы иногда проходим сквозь нее, как те люди и твари, которых ты видел в своем видении. Не по собственному выбору, но случайным образом. Дыра находится здесь, здесь же нужное видение и нужное время, ну и мы падаем в нее. Или нас затягивает в нее.

— Ну да, — проговорил Гэвин, на ходу подхватывая ее мысль, в самом деле ощущая ее. — Нас затягивает в нее. Наш мир, в котором мы лежим в постели, сделался теперь сновидением, и мы не можем вернуться в него. Дыра закрывается, или же мы просто неспособны найти ее. Быть может, в нашем старом мире мы принадлежим к тем, кто неожиданно умирает во сне. Но что касается нас нынешних, — нас, находящихся в этом измерении, — мы остаемся здесь и переживаем все, что выпадает на нашу участь, и другая наша суть подлинно умирает. Так сказать, выходит, что мы покинули дом родной.

— Именно, — согласилась Амелия. — Эти твари, чудовища, которых люди видят в кошмарах… Возможно, они и в самом деле видят их. Иногда издалека. Видят, а потом спящий возвращается туда, где ему положено быть. А иногда и не возвращается. Кстати, все может происходить и наоборот. То, что существует на той стороне, просачивается в наш мир в виде каких-то космических помоев.

Гэвин прервал ее прежде, чем она успела продолжить.

— И мы, все люди, плывшие на том корабле, все прочие, кто попал сюда, пилот самолета, все мы попали в одну и ту же дыру. Мы видели во сне разное, но попали в нее и теперь видим один и тот же сон. Некоторым из нас снился корабль, и вот, все мы на борту, и корабль проваливается в эту самую дыру. То же самое произошло с самолетом, другими кораблями, собачьими нартами. Например, кто-то, исследователь например, кто-то катит по льду в запряженных собаками нартах, ставит ночью свою палатку и засыпает. И во сне проникает в другое измерение, попадает со своими собаками сюда, в это измерение. Порождения фантазии обретают плоть и кровь, потому что он в своем сне прошел в межпространственную дыру. То есть все мы, общими усилиями уснули себя в другую реальность. Мы провалились в собственное подсознание и не можем вырваться из него. Все мы попали в одну яму по другую сторону дыры.

Амелия помолчала, прежде чем заговорить.

— Так оно и есть, насколько это можно объяснить. Я чувствую это нутром. И в этом мире присутствуют не одни эти звездоглавы, но и нечто обладающее великим интеллектом. Нечто, пребывающее возле дыры в наших сновидениях, дожидаясь того,