Шрифт:
Закладка:
С мыслью о возможных неприятностях он и проснулся летним утром, искренне недоумевая — отчего в голове спозаранку вертятся подобные мысли? Сегодня в институте долгожданная распродажа — уже отложены денежки на этот случай. Профсоюзное собрание состоялось на прошлой неделе, и его в докладе не упоминали, а членом других общественно-политических организаций Лыков не состоял, выбыв из одной по возрасту и не вступив в другую. Но отчего так погано на душе и чешется правый глаз?
После завтрака он оделся и вышел из дома, чтобы проделать обычный путь к родному НИИ — сначала на автобусе до метро, потом в душном вагоне до центра, там пересадка, потом еще несколько остановок — и маленькая прогулка пешком.
Войдя в комнату, Лыков улыбнулся коллегам и сделал рукой неопределенный жест, должный означать приветствие.
— Что нового? — откинувшись на стуле, спросил он.
— На сено отправлять будут, — буркнул один из сослуживцев. — Ты вчера в министерство ездил, а к нам из профкома приходили, предупреждали.
— Правильно, — согласился Лыков, — сейчас самое время. А ты чего всполошился? Твоя очередь ехать?
— Моя, — печально вздохнул сослуживец.
— Не тужи, выручу, — пообещал Аркадий, быстро прикинув, что уехать в подшефный колхоз можно недели на две, а то и на месяц. Там будут кормить, на сенокосе успеешь загореть, и получится недурной дополнительный отпуск. А здесь сохранится зарплата: толковый человек всегда найдет выгоду!
Весело прищелкнув пальцами, он повернулся к двери и увидел начальника отдела, прозванного Котофеичем за круглые зеленоватые глаза и рыжеватые усы.
— Лыков, зайди, — проскрипел Котофеич и закрыл дверь.
— Щас… — попытался оттянуть неприятный момент Аркадий. Неужели шеф дознался, что вместо министерства Лыков вильнул по своим неотложным делам?
— Футбольчик вчера смотрел? — поинтересовался другой коллега, разворачивая бумагу с бутербродами и опуская в стакан кипятильник.
Оставив вопрос без ответа, Лыков вышел: не стоит томить Котофеича долгим ожиданием. Кабинет начальника располагался в самом конце длинного коридора, в комнатке, переоборудованной из женского туалета.
Аркадий поправил узел галстука и без стука открыл дверь — Котофеич любил играть в демократию и на собраниях назвал свой коллектив «сплоченной семьей», что вызывало у сидевших в последних рядах иронические улыбки.
— Присядь, — начальник неторопливо открыл сейф, достав из него тонкую папку. — Поедешь сейчас к главному шефу, отвезешь бумаги. Если захочет с тобой пообщаться, не отказывайся, но лишнего не болтай. Понятно?
Главным шефом называли директора института — человека пожилого, несколько лет тяжело болевшего и уже не ожидаемого обратно. В его кабинете давно по-хозяйски расположился Афанасий Борисович, считавший себя полноправным и неоспоримым преемником шефа, Но пока приходилось блюсти субординацию, сохраняя видимость, что советуются, хотя все решал ставший всесильным заместитель.
— Почему я? — спросил Лыков. У старика можно застрять надолго, а машину не дадут. — Пусть Сагальский или Кучумов поедут.
— Ездили, — вздохнул Котофеич. — Ну чего тебе стоит, сгоняй, а если раньше освободишься, можешь не возвращаться. И потом, это не моя прихоть, сам Афанасий Борисыч велел.
— Именно в отношении меня распорядился? — недоверчиво прищурился Аркадий, безошибочно почувствовав слабину в голосе начальника, — ну, еще нажим, мы ломим, гнутся шведы и личное присутствие на распродаже будет обеспечено.
— Не именно, а приказал отправить с бумагами молодого интеллигентного научного сотрудника. Главному будет приятно, что его не забывает молодежь.
— Молодежь, — не удержавшись, фыркнул Лыков. — У нас большая часть молодых относится к нему как к сказочному персонажу: все слышали, но никто не видел. И вряд ли теперь уже увидят.
— Не заговаривайся! — сурово одернул его Котофеич. Он взял со стола папку и сунул в руки Лыкову.
В коридоре Аркадий постоял у открытого окна, делая глубокие вдохи, чтобы немного успокоиться, и тщательно осматривая горизонт — нет ли на нем тучки, не обкладывает ли город пеленой затяжного дождя? Тогда можно затянуть выезд к старику и, сославшись на проливной дождь, остаться в институте до распродажи. Но, как назло, ярко светило солнце.
«Может, оставить денежки Кучумову? — думал Лыков, медленно направляясь к своей комнате. — Объяснить, что надо купить, и оставить? Нет, все перепутает, козел безрогий, возьмет не тот размер, а то и ничего не купит. Вот невезуха!»
Взяв со стола кейс, он сунул в него папку, защелкнул никелированные замочки и, прощально помахав рукой, направился к выходу, кляня в душе последними словами Котофеича, Афанасия Борисовича и болящего главного шефа…
До сегодняшнего дня Аркадию еще ни разу не доводилось бывать в доме главного шефа — только в последнее время, окончательно поняв, что старик не сдюжит с болезнью, начальство стало отправлять к нему мэнээсов, а до того предпочитало личные контакты, демонстрируя преданность и озабоченность состоянием здоровья директора. Излишним любопытством Лыков не страдал, но взглянуть, как живет заслуженный товарищ, было любопытно.
Шеф жил в районе, прозванным «дворянским гнездом», — кирпичные дома с широкими окнами, заботливо политые дворниками тротуары, много зелени, тенистые дворы с ухоженными газонами и цветниками около подъездов, нет привычного, надоедливого гула грузового транспорта. Во дворах стояли личные автомобили, кричали играющие дети, женщины в модных курточках выгуливали откормленных, породистых собак.
Отыскав нужный дом, Лыков вошел в подъезд и, назвав хмурой усатой старухе номер квартиры, в которую он направляется, поднялся на лифте. Дверь ему открыла седая женщина.
— Вы к Ивану Сергеевичу? Проходите, он ждет.
Вытерев ноги об узорчатый половичок, Аркадий прошел в большую комнату. У окна, в глубоком кресле, укрытый до пояса пледом, полулежал главный шеф. Слабо улыбнувшись, он показал желтой высохшей рукой на кресло напротив и тихо попросил:
— Маша, сделай нам, пожалуйста, кофе.
— Что вы, не стоит беспокоиться, — опускаясь в кресло и открывая кейс, попытался отказаться Лыков. Стоит ли распивать здесь кофе? Вдруг еще удастся вернуться к распродаже?
— Вы мой гость, простите, не знаю, как вас величать, — улыбнулся шеф, — поэтому давайте все же попьем кофейку.
— Лыков, Аркадий Андреевич, — чуть привстав, представился гость. — Я у Конырева работаю.
— Знаю. Привезли? Давайте…
Аркадий отдал папку и услужливо подал шефу очки со стола. В комнату вошла седенькая Маша, вкатила столик с кофейником, чашками и вазочками с печеньем и сахаром.
— Скучно, — небрежно бросив папку на широкий подоконник, доверительно пожаловался шеф. — Пейте кофе, бразильский…
— Что скучно? — осторожно беря тонкую фарфоровую чашечку, переспросил Лыков.
— Да это… — Иван Сергеевич кивнул на папку. — Напускают туману, раздувают научную истерию там, где проблема не стоит выеденного яйца. Что нового в институте?
— Так, ничего особенного… — Вопрос шефа застал врасплох, и Лыков не знал, что ответить: Начать рассказывать, как переставлял мебель в кабинете шефа Афанасий Борисович,
