— Что прямо в этом? — показал отец на грязные рыбацкие штаны.

— Да какая разница в чём. Можем?

— Ну поехали, — махнул он на машину.

Ещё никогда на рыбалке они так быстро не запихивали вещи в машину. Обычно отец всё перетряхивал, аккуратно складывал, обязательно чистил в ледяной воде рыбу.

Ещё никогда город в середине воскресного дня не казался Авроре таким многолюдным: на тротуарах толпы, дороги забиты.

— Чёрт побери! — очередной раз выворачивал отец из вставшей намертво пробки. — Парад же, всё перекрыто. Попробуем тут в объезд.

Аврора поминутно смотрела на стрелки часов, обычно как приклеенные, а тут словно ставшие вращаться с утроенной скоростью.

«Если вылет в 13:45, — открыла она онлайн-табло аэропорта (и не отложили же) — то в час закончится регистрация. Если Демьян уже в накопителе, разминёмся», — нервничала она. И выскочила из машины, едва та въехала на парковку.

Аврора метнулась к входу, обогнув огромную очередь проверки багажа, пробежала через рамку металлоискателя и словно знала, что Демьян будет именно там, рванула к выходу на посадку.

И он её словно ждал. Сбросил с плеча сумку, побежал навстречу.

Где-то посреди зала они встретились.

Она порывисто прижалась, он крепко её обнял.

— Ай-яй-яй, Аврора Андреевна, нарушаем. А где кепка? Где очки, где капюшон? — всматривался он в её глаза, приподняв лицо за подбородок.

— Да плевать уже, — отмахнулась Аврора.

— У-у-у, рыба, — потянул Демьян носом и тоже улыбнулся.

— Я с рыбалки, меня отец привёз.

Он мотнул головой, словно хотел сказать: да не надо было. Но оба знали: надо.

И оба не находили слов. Так и молчали, сцепив руки, глядя глаза в глаза.

«Продолжается посадка на рейс…» — объявили по громкой связи.

— Много бы я дал, чтобы тебя забыть, — Демьян вздохнул.

— Много бы я дала, чтобы никогда тебя не встречать, — ответила Аврора. Глаза щипало.

— Но уже случилось как случилось, — он снял с себя шарф, завязал на её шее. — Хотел вернуть тебе в Питере. Но раз уж мы решили больше не встречаться…

На его пальце блеснуло обручальное кольцо. Первый и последний раз Аврора видела его в самолёте, но теперь Демьян возвращался домой и снова его надел.

— Передумала?

— Нет, — покачала головой Аврора. Жатый чёрно-белый шарф, что ей когда-то дали в подарок в обувном, пах его гелем после бритья. Чёрт, он побрился. — Просто хотела тебя ещё раз увидеть.

— И я тебя, — погладил он Аврору по щеке.

«Заканчивается посадка на рейс…» — снова ворвалась с объявлением диктор.

— Счастливого пути! — сквозь слёзы улыбнулась Аврора.

И не думала, что он рискнёт, но он точно любил рисковать: подхватил её затылок, впился в губы.

Земля плыла из-под ног. Здание аэропорта кружилось. Как в сказке, где-то над головой мерцали лампы, словно волшебные огни… А потом он её отпустил.

— Пора, — шепнул в губы.

Аврора смотрела вслед его широкой спине, пока та не исчезла в дверях. Ещё какое-то время — на чужие спины улетающих в другие города пассажиров, а потом пошла к выходу.

Предпоследний этаж

раньше чувствует тьму,

чем окрестный пейзаж;

я тебя обниму

и закутаю в плащ,

потому что в окне

дождь — заведомый плач

по тебе и по мне.

Нам пора уходить.

Рассекает стекло

серебристая нить.

Навсегда истекло

наше время давно.

Переменим режим.

Дальше жить суждено

по брегетам чужим.[1]

— Мать звонила, — вздохнул отец, едва Аврора хлопнула дверью машины. — Романовский приехал.

Глава 40

— Аврора, да сядь ты, поговорим, — ходил за ней по комнате муж.

Осунувшийся за эти дни, уставший после перелёта, с воспалёнными глазами, но всё равно величественный и красивый, как бог. Густые седые волосы, вьющиеся, подстриженные длинно и зачёсанные назад. Благородный профиль римского патриция. Безупречная осанка. Подтянутый живот. В пятьдесят шесть Романовскому с трудом давали сорок, ну максимум сорок пять, да и то за счёт седины.

Даже морщины на его породистом лице залегли красиво — неглубоко, ровно, симметрично, лучась в уголках глаз. Не просто бог — добрый, мудрый, справедливый. Ну подумаешь, слегка гулящий, богу можно, бог не может принадлежать одной женщине.

— Говори, если тебе надо, — рылась Аврора в вещах.

Вещи лежали на кровати кучей. Она демонстративно вывалила у Романовского перед носом из шкафа всякое старьё. И теперь каждую тряпку встряхивала, рассматривала, словно прикидывая, годится или нет, а потом возвращала в шкаф.

— Что ты делаешь? — Романовский поднял соскользнувшую на пол кофточку, сел перед Авророй на кровать.

— А по-твоему, на что это похоже? Собираю вещи. Вряд ли в тюрьме мне пригодятся костюмы, в которых я ходила на работу. Вот и выбираю немаркое, не мнущееся, попроще, подемократичнее.

Она забрала у него из рук батник, в котором ходила классе в седьмом, узкий, кишкообразный, растянутый, приложила к груди (ужас!), хмыкнула:

— Вот, самое то. И карманы есть.

Романовский покачал головой. Обычно это означало: Аврош, не дури, а?

— Тебе звонил адвокат?

— Какой из них? — крутила кофточку Аврора, словно и правда хотела взять.

— По разводу.

— Нет, а должен был?

— Значит, ещё позвонит, — он посмотрел на часы. — Аврора, развода не будет.

— Я тебе изменила, — не глядя на Романовского, она вытянула из кучи следующую жуткую кофточку. Такую же страшную, пропахшую нафталином и морально устаревшую.

— Да плевать, — выдохнул муж. Скривился. Запах от лежалого старья, место которому на помойке, шёл и правда мерзкий. — Что бы ты ни сделала, я от тебя не откажусь.

— Ах, ты от меня не откажешься! — взмахнула она голубой тряпкой в белый горох. — Теперь это называется так? Гулял-гулял и он от меня не откажется! — Тряпка приземлилась ему на лицо. Романовский даже не дёрнулся. Кофточка упала на пол. — Скажи, а если бы эта дама не заявилась со своими фотографиями, ты бы до сих пор молчал?

— Да, я бы молчал, — сказал он твёрдо, как праведник на исповеди, которому не в чем каяться. — Для твоего же блага. Чтобы не делать тебе больно.

— Супер! Так ты, выходит, обо мне заботился? Харе Кришна, — подняла Аврора руки,