Шрифт:
Закладка:
Я не могу ничего сказать, потому что я не знаю, что сказать этому безумцу. Я ожидала какой угодно реакции на свои слова. Но только не такой.
— А когда ты родишь и восстановишься, мы проколем твои огрубевшие соски и вставим в них прекрасные золотые колечки. И в складочку над клитором тоже. И я соединю их золотой цепочкой. Мой драгоценный бермудский треугольник, в котором я окончательно заблудился и потерялся. Но все твои следующие беременности, если ты еще захочешь родить, я уже буду контролировать сам. Не от меня. Увы. Это физически невозможно. Эко. Только так. И только в проверенной клинике от проверенных доноров. Любой расы. Хочешь, от афроамериканца или горячего латиноса? Это сейчас модно. А ты будешь красивой мамочкой с тремя очаровательными карапузами, которые будут считать своим папой меня, несмотря на разные фамилии и цвет кожи.
Пи*дец, товарищи.
— Шон, очнись. Остановись, ради всего святого. Ничего этого не будет. Я тебя не люблю. Я тебя не хочу ни дистанционно, ни контактно, ни на родах моего ребенка. Ни голая, ни бессознательная. Я хотела бы вернуть все на месяц назад и отменить все, что случилось за эти дни. Но это невозможно. Я хотела бы быть тебе другом, потому что ты прекрасный человек, хоть и со своими тараканами. Но то, что ты говоришь — сумасшествие. А мне хватает собственного безумия, с которым я и так еле-еле справляюсь.
— Ты его любишь? Отца своего малыша?
Я не хочу ничего говорить. Я не готова говорить еще и на ЭТУ тему. Тем более с Шоном.
— Он делает тебе больно? Своим незнанием о твоей любви?
Я упорно прячу взгляд, но все же нахожусь с ответом.
— Сейчас мне больно от твоих слов. Потому что они свидетельствуют о твоей болезненной зависимости от меня. А мои плечи не выдерживают такой ответственности.
— А мне плевать. На боль плевать. Потому что боль это не зло. Боль — признак того, что еще не все умерло, понимаешь? Я так долго был холодным и мертвым внутри, что приветствую ту сладкую боль, которую мне доставляет, как ты говоришь, болезненная зависимость от тебя. Я ХОЧУ эту боль. Из твоих рук, из твоих губ, от твоих жестоких слов я приму любую пытку. Убью всякого, кто попытается повторить со мной этот фокус, а от тебя приму. Считай меня мазохистом. На это мне тоже плевать.
— Шон. Не надо. Пожалуйста. Ты заставляешь меня чувствовать себя палачом каким-то, — я уже почти стону, закрывая лицо руками.
— Может, потому, что ты пытаешься сейчас обезглавить мою любовь? — он яростно растирает лоб рукой и, отвернувшись, глухо произносит: — А что, если я позволю тебе раз в месяц трахаться с твоим Данилом? С одним единственным условием — в моем присутствии. Ты останешься?
Господи боже мой. Что же я наделала?
Господи боже мой...
— Мамуль, привет, я вернулась.
— Привет, солнышко. Как там столица, устояла?
— Да я ее и не видела совсем. Работы было много. Устала.
Не от работы устала. От другого. И только один-единственный человек в мире может сейчас помочь мне справиться с этой усталостью.
— Всех денег не заработаешь, бельчонок. Ты только не переступи ту грань, когда начинаешь жить, чтобы работать, вместо того, чтобы с наслаждением работать, чтобы с радостью жить.
— Пожалуй, я подошла уже к этой границе. И хотела спросить... Ты говорила, что у вас там моя комната до сих пор пустая стоит. А можно я туда привезу кой-какую мебелюшку и поживу у вас немного? Хочется побыть на свежем воздухе, в деревне, как раз погодки такие замечательные стоят.
— Детка, ты вольно делать в ней все что хочешь. Мы с папой будем рады, если ты поживешь у нас, вне зависимости от того, какими будут причины такой твоей внезапной любви к деревенской жизни.
— Мамуль… — у меня не хватает воздуха, и я захлебываюсь сдавленным всхлипом.
— Я люблю тебя, детка. Что бы ты там ни натворила. Мы с папой любим. И всегда-всегда ждем.
— И я вас. Очень люблю.
Слава богу, что уж хотя бы эту любовь Володя так и не смог очернить. Хотя очень старался.
— Я вам больше скажу. И даже предвижу бурю возмущения и негодования. Но только потому, что я собираюсь сказать ту правду, которую никто и никогда не озвучит. Потому что она противоречит устоявшимся моральным устоям. В любой матери, глубоко в подсознании, задавленная социальными запретами и цензурой, живет ненависть к своему ребенку.
Ошарашенные слушатели просто молчат, лишь испуганно переглядываясь.
— Богохульство? Ересь? Святотатство, скажете вы? Тогда скажите мне, только честно, как часто вам доводилось слышать от разъяренной очередной шалостью ребенка мамаши вопли типа «Прибить тебя мало!» «Убила бы скотину»? М-м-м? Да каждый день, на любой детской площадке хоть одна, но скажет, верно? Вот это самое состояние ярости на какое-то мгновение отключает внутренние цензоры измученной постоянными недосыпами, полным крахом привычного уклада жизни и гормональными перестройками организм женщины, и наружу вырывается тщательно скрываемая правда. Только не говорите мне, что это всего лишь слова, всего лишь эмоции. Вы же верите в поговорку про пьяного, у которого на языке то, что трезвый держит при себе? Но в чем разница? Если алкоголь точно так же снимает цензоры, как и пограничные состояния психики? Так что когда женщина кричит своему дитя, что «убить его мало», она именно это и имеет в виду.
— Господи, какой циничный бред вы несете, — не выдерживает один из присутствующих мужчин.
— О, молодой человек, вы хоть раз в жизни испытывали состояние похмелья?
— Да, но при чем здесь…
— У подавляющего большинства вынашивающих ребенка женщин в первом триместре либо иногда во втором такое «похмелье» длится неделями и месяцами. Токсикоз называется. Сопротивление организма чуждому ему инородному белку — плоду. Эмоциональная нестабильность беременных давно уже стала притчей во языцех. Изменение веса, пропорций тела, смещение центра тяжести, связанные с этим боли в суставах, нагрузка при любой физической активности увеличивается, а либидо скачет совершенно бесконтрольно: то угасает напрочь, то наоборот — граничит с состоянием постоянного сексуального возбуждения и требует его удовлетворения. Дополнительный вес замедляет циркуляцию крови и других жидкостей, что приводит к отекам… Гастрит беременных, цистит беременных, ринит беременных… Полный набор. Поверьте, молодой человек, лично вы не выдержали бы такого испытания в течение девяти месяцев. Но главное… — Володя выдерживает драматическую паузу: — Роды. О, это незабываемый опыт, сопоставимый с… — он окидывает дерзкого слушателя внимательным взглядом. — Ну, на представителя сексуальных меньшинств вы не похожи, так что аналогия с анальным сексом вам не подойдет. Зато могу предложить вам вспомнить, скажем, массаж простаты. А теперь представьте, что вместо пальцев врача вам туда засунули зонтик. А потом открыли его внутри вас. Постепенно, конечно. Целых девять месяцев раскрывали. А в момент родов начали тянуть из вас. Вернее, даже не начали тянуть, в предложили вам совершить акт дефекации и самому избавиться от открытого внутри вас зонтика. И вы избавляетесь. Часов восемь. Или пятнадцать. Иногда сутки. Кому как повезет. Вот это, грубыми словами, и есть понятное мужчинам описание того, что испытывает женщина во время естественных родов.
