—У тебя было что-то вроде выкидыша?— тихо спрашивает Матвей, продолжая меня разглядывать.

Теперь и он меня злит. Тем, что стал свидетелем моей слабости и даже не попытался отвести глаза. Тем, что не смутился задать этот вопрос. В таких случаях люди не пытаются узнавать подробности, а деликатно переводят тему. Никто не любит копаться в чужой боли.

—Выкидыша не было. Ребёнок умер внутри меня на двенадцатой неделе.

Ледяная волна воспоминаний окатывает с головы до ног. Кабинет УЗИ, холодный свет плафона надо мной и сочувственный взгляд врача, сообщающего, что у моего ребёнка не прослушивается сердцебиение. Если как следует напрячь слух, то всё ещё можно услышать эхо разбивающихся надежд.

—И как ты с этим справилась?

Сопляк своего добился: по щекам стекают первые слёзы. Я салютую ему пустым бокалом и саркастично улыбаюсь.

—До нашего разговора думала, что справилась на отлично.

—Это нормально, что тебе до сих пор больно,— предельно серьёзно заявляет Матвей. Будто он не тот, с кем я изменяю своему мужу, а мой чёртов психолог.— У моей матери случился выкидыш, когда мне было четырнадцать. После этого она начала пить.

—Надеюсь, это не намёк на то, что мне нужно притормозить с вином,— пытаюсь ехидничать я.

—Это я к тому, что тебе нечего стыдиться. И что ты действительно справляешься на отлично.

—Спасибо.

Я знаю, что нужно перевести тему, потому что использовать молодого парня как колодец для слива своих проблем неправильно. Но портал в прошлое уже открылся и не готов так запросто захлопнуться. Я ещё никому не выговаривала всё до конца. Ни одна живая душа не знакома со всеми моими страхами. Ни Роман, ни именитые врачи-репродуктологи, ни моя мама, ни психотерапевт. Матвей сам виноват. Для чего он продолжает так выжидающе на меня смотреть?

—У меня не получалось забеременеть очень долго. Не созревали яйцеклетки, а без них даже искусственное оплодотворение невозможно. Со временем я стала чувствовать себя жутко виноватой, потому что Роман, конечно, хотел детей. Все его деньги, оплачивающие лучших врачей, ничего не могли сделать, потому что женщина, на которой он женился, оказалась дефектной. Он мог выбрать кого угодно, а выбрал бесплодную.

Нахмурившись, Матвей приподнимается на локтях.

—Ты сейчас полную херню говоришь, Стелла. Ты разве корова, которую покупают ради молока?

—Знаю-знаю. Женщина — это прежде всего человек, личность и бла-бла-бла. Знал бы ты, как сложно чувствовать себя полноценной, когда все вокруг обзаводятся детьми, а ты не можешь. Когда каждый новый день рождения отдаляет тебя от того, чтобы стать матерью. Когда кажется, что собственный муж злится на тебя за невозможность стать отцом, а его родители ненавидят — за невозможность увидеть внуков.

—Плевать на них,— убеждённо произносит Матвей.— Не взваливай на себя вину за ожидания других. Ты — это самое главное. А если твой муж не был готов жениться на тебе при условии, что ты по каким-то причинам не сможешь иметь детей — значит он тебя недостоин.

Ком, застрявший в груди, достигает максимального размера и потом вдруг резко рассыпается, лишая меня опоры. Всхлипнув, я закрываю лицо руками.

—Когда узнала, что беременна, я была такой счастливой… Думала, что наконец смогла и стала нормальной. Так мечтала о девочке… Каждую ночь перед сном мечтала, как буду завязывать ей бантики… Гулять за руку…

«Дура!— кричит внутренний голос.— Какого чёрта ты делаешь? Остановись. Ему всё это не нужно. Стыдно же. Стыдно».

—Тише.— Горячая кожа Матвея соприкасается с моей грудью, руки, обнявшие меня, тянут вперёд, к нему.— У тебя ещё обязательно будут дети. Ты такая красивая, сильная и совсем ещё молодая. Ты будешь офигенной матерью. Просто поверь мне, ладно? Я же гений прогнозов.

Уткнувшись лбом ему в плечо, я продолжаю выплакивать всё, что накопила. В груди становится чище, светлее. Сейчас я так ему благодарна, что в моём лексиконе едва ли есть слова, способные достоверно это выразить. За то, что не принизил мою боль и не заклеймил её слабостью, за то, что стал первым, кто захотел всё это выслушать, и за то, что не назвал моих будущих детей нашими общими.