Я качаю головой, начинаю есть и с набитым ртом бормочу:

— Страх. Она остается из страха, а это слабость. Я не смотрю на сестру, когда она пытается что-то сказать мне знаками, поэтому она сильно толкает меня, чтобы я взглянула на ее руки.

«Ты вся зажата».

Что? — переспрашиваю я, думая, что неправильно поняла последний жест, но она повторяет то же самое словом Что ты хочешь этим сказать? «Перестань переживать».

— Супер. — Я запихиваю в рот последнюю порцию лазаньи, но вкуса уже не чувствую. — Мне надо ненадолго уйти сегодня.

«К бойфренду?» — спрашивает она.

— У меня нет бойфренда.

Эгги выгибает брови.

— Я провожу время с волками.

Она с сомнением смотрит на меня, потом жестикулирует: «Голубика».

— Что?

Эгги наклоняет голову. «Твой ребенок сейчас размером с ягоду голубики».

К моему лицу приливает кровь. Все мое раздражение испаряется, и я беру сестру за руку. Конечно же, она знает.

— Это неважно. Сегодня я скажу ему, что не собираюсь оставлять ребенка.

«Ты не обязана никому ничего говорить».

Она права. Действительно, нет необходимости нагружать этим Дункана — я знаю, что он не будет возражать, потому что никогда не хотел иметь детей и недвусмысленно заявил мне об этом. Кроме того, решение принимать не ему. И все же меня тянет побежать через лес к его коттеджу, и я знаю, что мне надо сказать ему, только не хочу копаться в причинах, зачем мне это надо.

«Кто он?» — интересуется Эгги.

— Никто. Это была ошибка.

«Он причинил тебе боль?» — спрашивает сестра, и сам этот вопрос оказывается болезненным — выходит, она этого ожидала, хотя, собственно, чему тут удивляться?

— Нет.

Эгги рассматривает мое лицо. «Не делай это для меня. Из-за меня».

— Это для меня, — говорю я ей. — Мы вместе, ты и я, помнишь?

Эгги порывисто обнимает меня.

— Ты и я, — повторяю я, как заклинание, чтобы она не расклеилась, чтобы я сама не расклеилась.

Холмик еще не осел, но если не знать, что он насыпан человеком, то его и не заметишь. Я медлю около него, размышляя, какие тайны хранит находящееся под землей тело. Еще раз переживаю ту минуту, когда обнаружила его, с растерзан ной плотью, с пустотой в глазах. Представляю, как приседаю над трупом и прижимаю руки к внутренностям, засовывая их на место, свожу края раны, спаиваю их вместе, пока его глаза не открываются. Чего бы я только не отдала, чтобы то туманное утро оказалось всего лишь сном. Не скрою, я воображала, что Стюарт умрет, но эта смерть принесла только еще больше бед.

Я сажусь на корточки и, несмотря на подступившую тошноту, напрягаю память. Пытаюсь прокрутить в голове воспоминания о его теле и уловить то, что могла упустить, необычный характер раны, какую-нибудь подсказку, толчок в нужном направлении, что угодно. Если бы каким-то чудом я могла выяснить, кто убил его, то сняла бы подозрение с волков. Они были бы в безопасности. Сама я — может, и нет, но это уже другая проблема.

В любом случае раны Стюарта я толком не разглядела. В глаза мне бросилось только кровавое месиво и содержимое брюшной полости, которое видеть никому не положено.

Я продолжаю свой путь через темный лес, вернувшись на тропу, которой шла той ночью и столько раз до нее. Через некоторое время до моих ушей из маленького дома Дункана доносятся звуки. Я слышу их прежде, чем вижу румяный свет в окнах. Я не ожидала, что придется общаться с другими людьми, но все равно собираюсь с силами и стучу в дверь.

— Я открою, — раздается изнутри женский голос, и сердце у меня падает, я уже готова развернуться и убежать, когда дверь распахивается и я вижу на пороге Амелию.

— Выглядишь так, словно испытала облегчение, — смеется она.

— Я… да, — говорю я. — Привет.

— Привет. — Она чмокает меня в щеку и заводит в дом. — Я не знала, что ты придешь. Приятный сюрприз.

— Я пришла поговорить с Дунканом, но могу зайти в другое время.

— Не валяй дурака.

Я совсем забыла о вечеринке, которую устраивает Дункан. Маленькая гостиная до отказа заполнена народом. Здесь Холли, и Фергюс Монро, наш пилот, — удивительно, я не подозревала, что они с Дунканом друзья, — и женщина из полиции, Бонни. Они все набились в комнату и занимаются какой-то столярной работой, расстелив на полу огромный отрез ситца. Сам Дункан готовит еду на кухне и, увидев меня, хмурится.

Кем я сегодня буду — подозреваемой в причастности к исчезновению человека или женщиной, которая недавно порвала с ним? Полагаю, что в обоих случаях у него нет оснований радоваться моему приходу. Он наливает мне вина и, передавая бокал, касается моих пальцев, как мне кажется, намеренно. Он, значит, играет в опасные игры с женщинами, не боясь вляпаться в неприятности. Интересно, хватит ли у меня смелости подыграть. Собственно, думаю, что хватит.

— Что это вы делаете? — спрашиваю я у гостей. Они все дружно хихикают, и только хозяин отворачивается, чтобы скрыть улыбку.

— Дункан решил, что его призвание — быть плотником, но выяснилось, что руки у него растут не из того места, — объясняет Амелия, — так что время от времени мы собираемся и помогаем ему исправить то, что он навалял, а он за это угощает нас ужином — в кулинарии он как раз мастак.

По крайней мере, теперь я понимаю, почему дом заставлен кривобокой мебелью.

— Умеете шлифовать? — спрашивает меня Бонни.

Я опускаюсь рядом с ней на пол. Она чистит шкуркой что-то вроде искривленной ножки кофейного столика.

— Да это мое любимое занятие, — отвечаю я.

Она аж сияет от радости.

— Тогда приступайте.

Пока мы работаем, я прислушиваюсь к разговорам. Голоса обволакивают меня, и я сосредотачиваюсь на своей задаче. Я не хочу слишком поддаваться настроению этих людей. Сегодня я устала, и мне достаточно собственных впечатлений.

Дункан заканчивает кулинарить и приносит каждому по тарелке с пастушьим пирогом.

— Мне не надо, спасибо, — отказываюсь я.

— Ты уже поела?

— Я ем только мясо, которое добыла на охоте сама.

Он прыскает от смеха.

— Ну ты даешь, Инти Флинн.

Я тоже невольно смеюсь. На нем очередной вязаный джемпер, кремового цвета, с ромбовидным рисунком. От этого глаза его кажутся темнее.

— Дункан и Бонни уже допрашивали тебя, Инти? — интересуется Амелия даже без намека на веселье.

— Мы всех опрашиваем, — говорит Бонни. И в очередной раз поясняет: — Так положено.

— Со мной беседовал только Дункан, — отвечаю я, глядя на него, и на