Меня не шокирует её история, меня не пугает её истерика. Я подвизался криминальным врачом в борделе, я слышал истории страшнее и видел истерики хуже. Лирания из тех, кто подчиняется. Психолог рассказал бы, какие травмы детства к этому приводят, но я не он. Она исполняла всё, что хотел тот подонок, и ненавидела не его, а себя. Сорвалась, когда речь зашла о жизни сестры, и с тех пор наказывает себя за это. Она сделает всё, что я скажу. Может быть, потом спрыгнет с крыши, но сделает.

— Снимай штаны, — сказал я спокойно.

— Что? — вскочила она с кровати.

— Что слышала. Снимай, ну.

Она, глядя в пол, расстегнула ремень и спустила штаны.

— Хватит, повернись к свету, — я взял остолбеневшую девушку за бедро, развернул к окну, присел перед ней на кровать. — Да уж, исполосовала ты себя…

Достал из кармана альтерионский спрей, купленный специально для этого. Стоит он страшно сказать сколько. Щедро брызнул на одно бедро, потом на второе.

— Оу!

— Больно?

— Холодно. Уже прошло.

— Не надевай пока штаны, пусть впитается. Майку подними.

Подняла нижний край футболки, обнажив живот. Он весь в поперечных мелких порезах — заживших до белых ниточек, схватившихся бурой корочкой и совсем свежих, алеющих повреждённой кожей и отмокающих сукровицей. Она, я смотрю, времени не теряет.

Полил заживляющим спреем в три слоя. Если продавец не соврал, то через сутки даже шрамов не останется.

— Подожди, дай высохнуть. Майку потом наденешь эту, — протянул ей футболку с опоссумом.

Она послушно взяла.

— Шоня сказала, ты какую-то чудовищную сумму потратил на лекарства для Колбочки…

— Не для неё. Для всех. Это аптечка нашей корпы. Ты с нами?

Она вдохнула, отвернулась, стянула через голову майку и надела новую, с опоссумом.

— Учти, если порежешь себя снова, будешь должна за переведённый впустую регенератор. Не скажу, сколько он стоит, у тебя всё равно столько нет, так что будь любезна воздержаться.

— Зачем я тебе? — спросила она внезапно.

Формулировка расплывчатая, но я понимаю, что она имеет в виду. Отвечаю честно, хотя и не в порядке важности.

— Тебе нужна помощь. Я своих не бросаю. Ты мне нравишься.

— А я своя? — спросила она, не став обсуждать остальные пункты.

— На тебе правильная майка, — улыбнулся я. — Ну-ка… Не болит?

Я осторожно пропальпировал бедра.

— Нет, ни капельки. Разве что онемело чуть-чуть.

— Прекрасно, можешь надевать штаны.

— Я могу их и снять. Ведь ты этого ждёшь?

Тело реагирует, но я-взрослый качаю головой.

— Не жду. Не буду врать, что не хочу, но если это случится сейчас, то ты потом будешь презирать себя и ненавидеть меня. Так что надевай.

— Ну и проваливай! — зло сказала она, судорожно натягивая штаны и застёгивая ремень. — Видеть тебя не могу!

***

Проверил Дженадин. Она спит, температуры нет, дыхание хрипловатое, но уже гораздо лучше. Рядом уснули Нагма с Онькой. У кровати — стопка бумаги с набросками, Нагма не перестаёт пытаться.

Поднялся на крышу продышаться, проветриться, успокоиться. Я-подросток переживаю об упущенной возможности. Перед глазами узкие бёдра, худой исцарапанный живот и тонкие трусики между ними. Я-взрослый знаю, что это был бы неловкий стыдный секс с зажатой девчонкой, которая «позволяет делать это с собой», и он был бы первый и последний. Плохая идея.

На крыше с удивлением понял, что уже вечереет — день настолько спрессовался в кучу событий и переживаний, что я выпал из времени. Над головой разгораются огни Средки, снизу поднимается и наливается тусклым неоном туман. Он размывает детали, и город начинает выглядеть привлекательно. Дмитрий что-то в нём увидел однажды, может быть, в своё время увижу и я. Если это время у меня будет.

По улице, озираясь и внимательно вглядываясь, идёт давешний пацан. Периодически достаёт коммуникатор, освещая лицо экранчиком, что-то туда пишет. Не то чтобы я сомневался, что он развяжется, там дурак бы развязался, но хорошо, что я в этом убедился. Если бы его связанного сожрали пегли, вышло бы нехорошо. Почти так же нехорошо, как то, что он явно что-то ищет. Точнее, кого-то, и я знаю кого именно.

Меня ему снизу не разглядеть, он проходит мимо, потом возвращается, заглядывает в мусорный бак, отмечает на экранчике, идёт дальше. Если что-то и вызвало его подозрение, вида он не подал. Буду надеяться, время у нас ещё есть.

— Не помешаю, прем?

— Нет, Шоня. Тому, кто ничего не делает, нельзя помешать.

— Знаешь, я за последние сутки пережила, кажется, больше, чем за всю предыдущую жизнь.

— Жалеешь?

— Наоборот. Это было нечеловечески круто. Меня до сих пор тащит.

— Вы сами выбрали. Никто вам не мешал свалить, как остальным.

— Это я выбрала, — хихикнула Шоня. — Лендик за мной таскается хвостиком, а Зонику всё пофиг, он за компанию со Средки спрыгнет.

— И почему ты решила остаться?

— Я видела, что случилось на Средке. Буквально метрах в двадцати была. Ты выскочил из переулка, выхватил пистолет, три раза выстрелил, выдернул девчонок и свалил, даже не оглянувшись. Я видела твоё лицо — спокойное, сосредоточенное, деловое такое. Ты это сделал не из азарта, не на истерике, не для понтов. Сделал потому, что было надо.

— И что?

— Я посмотрела на это и сказала себе: «Шоня, если кто-то и сможет выдернуть тебя из говна, то ты его видишь прямо сейчас».

Она подошла ко мне и встала рядом, коснувшись плечом.

— Я ничего не обещаю.

— Я рискну, — ответила девушка уверенно.

Глава 10. If you want to be free, be free

Нашли нас утром. Я успел позавтракать сам и покормить Нагму, проверить Дженадин и убедиться, что ей намного лучше — она даже спустилась к автомату и поела, хотя ещё слаба. Хотел уже идти ловить Кери, на чей счёт у меня появились кое-какие идеи, но не успел.

Ну, как «нашли» — их привёл Пегля, который Ойпер и бывший пуперовский шнырь. Судя по довольному виду, он сдал меня не задаром, хотя я бы не поручился, что его не кинут. Никто