Украинское общество почувствовало, что «национальные чины», а с ними и вся «нация», «достоинство предков» и даже «память национальных героев» были оскорблены подобным отношением. Оскорбление было нанесено всем, а значит, и каждому в отдельности. Ищущему дворянства или уже получившему оное. Все общество пришло в возбуждение. Негодование было всеобщим. Началась интенсивная переписка «между патриотами сего края». Люди обменивались мнениями, обсуждали положение на уездных и губернских дворянских собраниях, писали петиции, составляли меморандумы.

Тем не менее, все ощущали, что юридически их позиция слаба и безусловных аргументов, в сущности, нет.

Выход был найден в том, чтобы переместить дискуссию из области административных и юридических доказательств в область исторической аргументации. Право на дворянство проистекает не из индивидуальных заслуг (древности рода или выслуженного чина), но из коллективных привилегий всего сословия. Украинская шляхта представляет собой традиционный правящий класс территории, чье происхождение и права ведут свое начало из «дороссийских» времен Речи Посполитой и привилегий, дарованных тогда польскими монархами казакам за их военную службу. Поскольку Россия приняла под свою протекцию территорию вместе с ее наследственным военным классом и пользовалась его «рыцарскими» услугами, она тем самым признавала, что во всех отношениях трактовала его как дворянство и должна теперь утвердить это положение.

Начали собирать исторические документы: польские дипломы, договоры между царями и гетманами, грамоты на земельные пожалования от русского правительства, гетманские универсалы, исторические хроники и летописи, а также и любые другие материалы, могущие продемонстрировать древность корпоративных прав «рыцарской казацкой нации». Еще важнее для нашей темы: начали составлять исторические записки и трактаты, распространять их среди знакомых и приятелей, публично обсуждать на дворянских собраниях, ходатайствовать ими перед властями. Лица, компетентные в истории, вошли в переписку между собой с целью обмена материалами, суждениями и предложениями. Вскорости образовалась сеть, внутри которой вырабатывались и обсуждались различные версии прошлого края. Все без исключения лица, занятые этой деятельностью, действовали бескорыстно: их собственное дворянство было вне подозрений, а побудительными мотивами стали нужды «милой отчизны» и право называться ее верными сыновьями. Как писал в письме к полтавскому губернскому маршалу Михаилу Милорадовичу Тимофей Калинский, «беспристрастное к отечеству поревнование, а паче унижение наших отечественных чинов, то и безгласного поощряет быть гласным, а потому и заставляет пророческим и апостольским духом говорить правду»[207].

Наши знания об этой среде, а также вышедших из нее текстах мало продвинулись со времен известной работы Дмитрия Миллера[208]. Ценным дополнением к его очерку является книга Владимира Свербигуза, в приложениях издавшего некоторые известные и неопубликованные «записки», а также диссертация Леонтия Дячука[209]. К сожалению, сохранившиеся и опубликованные тексты записок — лишь верхушка айсберга, конечные продукты интенсивной деятельности. Утрачена значительная часть материалов, могущая документировать скрытый от глаз процесс выработки мнений, их обсуждения и согласования. Уже Миллер в 1890-х годах сетовал на утрату некогда богатых частных собраний малороссийского дворянства. Впрочем, даже то немногое, что уцелело к концу XIX века, позволило ему воссоздать историю противостояния украинского дворянства и правительства с достаточной достоверностью.

Попытаемся кратко набросать общий контур событий.

Новые положения Герольдия огласила в 1805 году: украинские чины сотенных и полковых старшин не должны признаваться основанием для предоставления дворянства. Но новое направление в Малороссии уже угадывали задолго до этого. Еще в 1804 году черниговский генеральный судья Роман Маркович составил и подал генерал-губернатору князю Александру Куракину свою записку под названием «Замечания о правах малороссийского дворянства»[210]. Эта частная инициатива не возымела действия, и в следующем 1805 году Тимофей Калинский представил на суд дворянского собрания Черниговской губернии «мнение о малороссийских чинах и о их преимуществе». В январе 1806 года черниговское дворянство собралось для выборов. Зачитывались официальные указы и в ответ — записки, подготовленные «патриотами». После обсуждения было решено обратиться к генерал-губернатору князю Куракину с просьбой ходатайствовать перед властями. Предводитель дворянства составил петицию (очевидно, основанную на ранее подготовленной записке Марковича). Как полагал Миллер, эта петиция не осталась единственной в своем роде. В последующие годы черниговское дворянство, вероятно, составило еще несколько подобных. Была избрана особая комиссия для составления новой версии, и в 1809 году князю Куракину направлена еще одна петиция дворян Черниговской губернии.

Между тем дворянство другой малороссийской губернии, Полтавской, также высказало свое мнение. Обсуждение вопроса началось еще в бытность (1802–1805) губернским маршалом С. М. Кочубея (автора нескольких меморандумов об Украине[211], но, разумеется, прежде всего известного как издатель знаменитой «Энеиды» Ивана Котляревского), продолжалось во время каденции М. Милорадовича, но только во время предводительства Василия Чарныша (1809–1812) полтавское дворянство, наконец, сформулировало свою позицию. Главными действующими лицами здесь были Василий Полетика, Адриан Чепа, Тимофей Калинский, Милорадович и Чарныш. Их коллективными усилиями было составлено несколько записок.

Став губернским предводителем, Милорадович начал подыскивать компетентных людей в Полтавской губернии и за ее пределами. Он обратился к знакомцу, Роману Марковичу, уже писавшему на интересовавшую всех тему. Через него Милорадович познакомился с Калинским, пославшим собственную записку о малороссийских чинах и согласившимся собирать для Милорадовича исторические материалы. Калинский вступил с Милорадовичем в переписку (одна из копий носит название «Переписка между патриотами сего края для общей пользы») и, наконец, в 1808 году составил расширенную версию своей записки. В том же году роменский уездный предводитель Василий Полетика пишет собственную записку[212].

После избрания в 1809 году губернским маршалом задачу подготовить новый меморандум взял на себя Василий Чарныш. Он также обратился к «патриотам» за содействием. Как отмечает Миллер, первый вариант записки распространялся между заинтересованными лицами для исправления и дополнения. Прежде чем попасть к генерал-губернатору, записка долго ходила по рукам. Адриан Чепа, известный местный антикварий, получил копию и снабдил записку обширным историческим комментарием[213]. Ее затем направили Василию Полетике, одобрившему работу Чепы и пославшему ему собственную записку на ту же тему. Вся эта деятельность вызвала интенсивную переписку между Чепой, Чарнышом и Полетикой[214]. Эта переписка сохранилась только фрагментарно. Из случайных ремарок узнаем, что в ней участвовали также Аркадий Ригельман (сын известного историка) и Максим Берлинский, историк Малороссии и исследователь киевских древностей. Материалы к записке, а также собственные варианты документа присылают Василий Ломиковский и Василий Капнист (поэт). Подает собственную записку и Федор Туманский, издатель и любитель старины[215].

В 1809 году вопрос наконец должен был рассматриваться в Санкт-Петербурге. Записка Чарныша была подана императору, поручившему министру юстиции рассмотреть ее и принять решение. Это возбудило большие надежды в Малороссии и привело к очередному всплеску корреспонденции между «патриотами». Увы,