Миссис Фишер из всей компании выделяла только миссис Арбутнот, потому что пробор и мягкое выражение лица придавали облику женственность, однако некоторые из ее привычек симпатии не вызывали. Например, трудно было ожидать постоянного повторения любого произнесенного слова: какое бы блюдо или напиток вы ни предложили, она тут же возвращала его вам. «Не желаете ли еще чаю или кофе?» Такой вопрос не требовал иного ответа, кроме «да» или «нет», но миссис Арбутнот упорно повторяла придуманный вчера, во время первого совместного завтрака, фокус: к «да» или «нет» непременно добавляла: «А вы?» Сегодня так было за завтраком и вот сейчас, за чаем, то есть во время каждой из трапез, где миссис Фишер сидела во главе стола и распоряжалась напитками. Ничего, кроме недоумения, ее манера не вызывала.

Но не это ее тревожило. Странность поведения миссис Арбутнот казалась мелочью по сравнению с тем пугающим обстоятельством, что сегодня сама она никак не могла найти себе применения и не делала ровным счетом ничего, только без конца бродила из гостиной на крепостную стену и обратно. День прошел впустую, а, как известно, миссис Фишер не любила пустых трат – даже пустой траты времени. Попыталась почитать, начала письмо Кейт Ламли, но все напрасно: несколько страниц из книги, несколько строчек на бумаге, – и опять вставала, выходила на крепостную стену и долго смотрела на море.

Неважно, что письмо так и осталось незаконченным: времени еще предостаточно, – но пусть остальные считают, что Кейт Ламли обязательно приедет. Так даже лучше. Во всяком случае, мистер Уилкинс не займет свободную комнату, а поселится на законном месте. Кейт подождет, превратится в своеобразный резерв. Кстати, Кейт в резерве ничуть не хуже, чем Кейт во плоти, даже, пожалуй, лучше: у настоящей Кейт отсутствуют некоторые положительные качества Кейт резервной. Например, если тревожное состояние миссис Фишер не исчезнет, то подруге лучше его не видеть. Обладательница трости не терпела суеты, но что еще важнее, сегодня не смогла прочитать ни одной страницы из произведений своих великих усопших друзей: даже Браунинга, который провел в Италии так много времени; даже Рёскина, чьи «Камни Венеции» привезла с собой, чтобы прочитать почти на том самом месте, где был создан великий трехтомный трактат. Не смогла она сосредоточиться даже на чрезвычайно интересной книге о личной жизни германского императора Вильгельма II, которую нашла в своей гостиной. Бедняга! В девяностые годы, когда биография была написана, он еще грешил сам, а не превратился в жертву греха, как это, несомненно, происходило сейчас. Книга содержала множество интересных сведений о рождении августейшей особы, левой руке и тщетных стараниях лейб-медиков. И все же миссис Фишер отложила даже этот увлекательный труд, встала, вышла на крепостную стену и устремила взгляд в морскую даль. Читать надо постоянно: только так можно сохранить память и ясность ума, – да и как иначе? Всем известно, что упражнение и развитие ума – первостепенный долг всякой образованной личности. Но как же можно читать, если только и делаешь, что встаешь, выходишь на крепостную стену и смотришь на море? Странное беспокойство. Может быть, подкрадывается какая-то коварная болезнь? Но нет, на самочувствие она не жаловалась, скорее наоборот: ходила быстро, почти бегала, причем без трости. Странно, что невозможно усидеть на месте. Нахмурившись, она посмотрела поверх букета фиолетовых гиацинтов на мерцавший за мысом залив Специя. Странно и то, что, привыкнув ходить очень медленно, опираясь на трость, она вдруг приобрела давно забытую подвижность.

Миссис Фишер подумала, что было бы интересно с кем-нибудь обсудить столь странные перемены. Нет, не с Кейт Ламли, а с кем-то посторонним: Кейт ограничится долгим глубокомысленным взглядом и предложением чашки чая, как всегда. Кроме того, у Кейт маловыразительное лицо, а вот миссис Уилкинс, несмотря на излишнюю разговорчивость, бестактность и даже дерзость, пожалуй, смогла бы понять суть проблемы и даже определить причину. Но делиться личными переживаниями с миссис Уилкинс не позволяет чувство собственного достоинства. Довериться неадекватной даме? Нет, ни за что.

Заботливо опекая своевольную леди Кэролайн за чайным столом, миссис Арбутнот тоже чувствовала, что день выдался странным. Так же как день миссис Фишер, он прошел активно, но в отличие от миссис Фишер вся активность Роуз сосредоточилась в сознании. В то время как тело находилось в покое, ум ни на миг не прекращал лихорадочно работать. Уже много лет она старалась не оставлять времени на раздумья. Плотно расписанный график приходской жизни не допускал ни воспоминаний, ни сожалений, ни желаний. А сегодня, словно освободившись из заточения, воспоминания, сожаления и желания набросились агрессивной толпой. К чаю миссис Арбутнот вышла опечаленной, а от того, что ей грустно в таком месте, где все вокруг призывает к радости, опечалилась еще больше. Но разве можно радоваться в одиночестве? Неужели кто-то способен радоваться, наслаждаться и ценить красоту – по-настоящему ценить – в одиночестве? Если только Лотти. Да, Лотти, кажется, обладает этой уникальной способностью. Сразу после завтрака она направилась вниз по тропинке – одна, но в прекрасном настроении, даже что-то напевала на ходу, – а вот подругу с собой не позвала.

Роуз провела весь день в укромном уголке сада: обхватив руками колени, сидела и смотрела на серые клинки агав и бледные цветки ирисов на высоких стеблях. А дальше, за ирисами, между серыми листьями и причудливыми голубыми кружевами синело море. Она нашла уединенное место, где между нагретыми солнцем камнями благоухал чабрец и вряд ли кто-то мог появиться, невидимое из окон небольшое пространство в стороне от нахоженных троп, почти в самом конце мыса, села и замерла в такой естественной неподвижности, что вскоре по ногам стали бегать ящерицы, а какие-то похожие на зябликов крохотные птички сначала испугались и улетели, а потом вернулись и принялись порхать среди кустов, как будто ее и не было рядом. Необыкновенная красота! Но зачем нужна красота, если рядом нет того, с кем хочется ее разделить, кому хочется сказать: «Посмотри»? А еще можно сказать: «Посмотри, дорогой». Да, лучше добавить «дорогой». Обращенное к любимому ласковое слово подарило бы ему счастье.

Роуз сидела, обхватив руками колени, и смотрела в пространство. Странно, что в Сан-Сальваторе совсем не возникало желания молиться. Дома она молилась постоянно, а здесь почему-то не могла себя заставить. В первое утро, едва проснувшись, она коротко поблагодарила Небеса и сразу подошла к окну, чтобы посмотреть на чудесный земной