Шрифт:
Закладка:
Озадачивало и полное отсутствие джентльменов. Если исключить старуху, то три молодые леди вполне могли заинтересовать джентльменов, но, похоже, вовсе этого не желали.
Слугам казалось странным, что каждая дама стремилась проводить как можно больше времени в одиночестве. В результате, за исключением непродолжительных трапез, в доме царила заупокойная тишина. Казалось, что сейчас здесь пусто, как зимой, – ни малейших признаков жизни. Пожилая леди в одиночестве сидела в своей комнате. Темноглазая бродила в одиночестве, почему-то выбирая для прогулок каменистые участки: об этом рассказал встретивший ее во время работы Доменико. Самая красивая светловолосая леди постоянно лежала в плетеном кресле в верхнем саду, одна, и курила. Менее красивая, но все равно очень привлекательная рыжеволосая леди поднималась на вершину соседнего холма и часами там находилась. Одна. Изо дня в день солнце обходило вокруг замка, чтобы вечером погрузиться в море, но ничего не происходило.
Слуги скучали и зевали.
И все же, несмотря на то что тела сидели (в случае миссис Фишер), лежали (как леди Кэролайн), бродили (как миссис Арбутнот) или поднимались на вершину холма (как миссис Уилкинс), обладательницы тел вовсе не бездействовали. Умы неустанно трудились. Мыслительный процесс не прекращался даже ночью, поэтому к спящим являлись чистые, прозрачные и быстрые сны, совсем не похожие на одолевавшие их дома смутные, тяжелые видения. В воздухе замка Сан-Сальваторе витали флюиды, под действием которых все, кроме местных жителей, начинали соображать активнее и свободнее. И лишь родившиеся и выросшие здесь итальянцы, несмотря на окружающую красоту и щедрость природы, держались в рамках привычных понятий и интересов. Всю жизнь, из года в год, они превращались в невольных зрителей роскошного спектакля, который апрель разыгрывал в декорациях сада, а потому, даже если когда-то умели ценить достоинства режиссера и актеров, давным-давно разучились, став такими же равнодушными и бесчувственными существами, как спящий на солнышке пегий пес садовника Доменико.
После обычного для Лондона холодного мартовского сумрака солнце и тепло творили чудеса. Завораживала внезапно сбывшаяся мечта попасть туда, где воздух словно затаил дыхание, где золотой свет преобразил даже самые обыденные виды, а возможность перенестись в нежное тепло, в ласковые ароматы и получить в качестве декорации настоящий средневековый замок на фоне достойных кисти Перуджино пейзажей казалась непостижимым и незаслуженным подарком судьбы. И гости, конечно, не могли не сдаться под напором несравненной силы волшебного итальянского апреля. Даже привыкшая к красоте, везде побывавшая и все повидавшая леди Кэролайн не смогла противостоять потрясающей яркости впечатлений. Весна в Сан-Сальваторе выдалась на редкость благоприятной, а при хорошей погоде апрель здесь считался лучшим месяцем года. Май приносил жару и засуху; март отличался неустойчивостью и, несмотря на яркое солнце, часто оставался холодным, а вот апрель подступал мягко, словно благословение, и если выдавался погожим, то дарил такую красоту, что душа раскрывалась навстречу радости.
Как мы видели, миссис Уилкинс в первое же утро поддалась воздействию апрельских чар. Можно сказать, что легким движением скинула надоевшую одежду и с блаженным восторгом, без тени сомнения погрузилась в неведомое прежде счастье.
Миссис Арбутнот тоже была взволнована и тронута, но иначе. Ее охватили странные чувства, которые будут описаны в должное время.
Знакомая и с прекрасными пейзажами, и с мягким климатом леди Кэролайн изумления не испытала, однако ее реакция оказалась столь же стремительной и бурной, как у миссис Уилкинс. Замок Сан-Сальваторе повлиял на ее нежную душу парадоксальным образом, и одну составляющую влияния Кэролайн отчетливо осознала: в первый же вечер проснулась совесть, и захотелось думать.
Совесть с досадным и даже пугающим упорством кричала, что она вела себя безвкусно. Леди Кэролайн не хотела принимать произнесенное совестью обидное слово, однако оно настойчиво повторялось, а значит, его следовало обдумать.
Наутро после первого совместного обеда она проснулась с чувством сожаления о том, что вечером, за столом, чересчур разговорилась с миссис Уилкинс. Интересно, с какой стати? Теперь, конечно, миссис Уилкинс заявит на нее права, захочет использовать, присвоить, превратить в неразлучную подругу. Мысль о неразлучной дружбе продолжительностью четыре недели вызвала головокружение и тошноту. Несомненно, воодушевленная вчерашним общением миссис Уилкинс будет поджидать в верхнем саду, чтобы при первой же возможности перехватить, по-утреннему бодро поприветствовать и с обычной непосредственностью завести душевный разговор. До чего же надоели по-утреннему бодрые приветствия! Любые приветствия! Ни в коем случае не следовало вчера допускать, а тем более поощрять, откровения. Поощрение фатально. Даже держаться нейтрально, не поддерживая разговор, было бы вредно, потому что просто сидеть и молчать уже означало бы участвовать в ситуации, но поощрять – самое настоящее самоубийство. Что же заставило так себя вести? Теперь придется потратить драгоценное, предназначенное для размышлений время на то, чтобы избавиться от миссис Уилкинс и остаться наедине с собой.
Одевшись, с неимоверной осторожностью ступая на цыпочках, чтобы не скрипнул ни единый камешек, леди Кэролайн прокралась в свой любимый уголок, но сад оказался пустым и избавляться ни от кого не потребовалось. Не было видно ни миссис Уилкинс, ни кого бы то ни было еще. Весь сад находился в ее полном распоряжении. Если не считать Доменико, который вскоре явился, чтобы полить растения – причем, разумеется, ближайшие к ней, – вообще никто не пришел. А когда после настойчивой погони за убегающими мыслями с несколькими короткими перерывами на сон леди Кэролайн ощутила голод и посмотрела на часы, оказалась, что уже три. Никто даже не позаботился позвать на ленч! Получилось, что если от кого-то избавились, то именно от нее.
Новое, не испытанное прежде ощущение доставило радость. Вот теперь-то действительно удастся спокойно подумать. До чего же приятно, когда о тебе забывают!
И все же чувство голода не отпускало. После вчерашнего чрезмерного дружелюбия миссис Уилкинс могла хотя бы сообщить, что ленч готов. А леди Кэролайн и в самом деле держалась с чрезмерным дружелюбием: активно поддерживала размещение Меллерша в свободной комнате. Обычно ее подобные вопросы не интересовали, а точнее – никогда не интересовали. Можно смело сказать, что вчера, приняв столь активное участие в делах миссис Уилкинс, она едва ли не изменила себе. И что в ответ? Та даже минуты не нашла, чтобы позвать ее на ленч.
Хорошо, что, несмотря на голод,
