— К столам. Вы же устали, ларэй.

Опять он надо мной насмехается! Он вообще умеет не свысока разговаривать, а нормально, как простые смертные?!

— Я сказала это, чтобы от вас отвязаться!

— Фу, как это невежливо.

— Зато честно! Ваш гость, например, мою честность похвалил, — сообщаю я и не без удовольствия чувствую, как каменеет императорская рука. — Сказал, что прямота — это отличное качество.

— Что еще вам сообщил мой гость?

— Остальное оставлю для себя. Это была приватная беседа.

Я вскидываю голову, и Феникс резко останавливается. Так резко, что меня слегка дергает назад.

— Не играйте со мной, Надежда, — почти рычит он.

— Да я уже давно выросла из игр, — пожимаю плечами. — А вот вы, кажется, забыли про свою любимую игрушку, потому что появилась новая. Теперь первая очень злая, а вторая не представляет, как от вас избавиться!

Неожиданно вместо того, чтобы разозлиться еще больше или зачитать мне очередную убийственную мораль на тему общения с его императорским величеством, это императорское величество выдает:

— Так вы ревнуете, Надежда?

Ар–р–р-р-р!

— Вы всех судите по себе?

— Считаете, что я вас ревную?

Это звучит, по меньшей мере, саркастично. Суть даже не в том как он произносит «Я?» «Вас?» — а скорее в его взгляде. Взгляд, глаза всегда выдают, и сейчас мне уже совершенно серьезно хочется треснуть Феникса по голове чем–нибудь тяжелым. Например, подносом, с которым к нам подходит слуга. Мужчина почтительно склоняет голову и интересуется, что именно подать его императорскому величеству и его даме.

— Мне ничего, — отрезаю я раньше, чем Феникс успевает открыть рот. — А теперь прошу меня извинить, я обещала свой следующий танец вашему брату.

Слугу отсылают взмахом руки, а на меня смотрят в упор и очень пристально:

— Вы еще и лжете, Надежда.

— Не лгу я, — сообщаю уверенно.

— Лжете. Виоргану вы никак не могли обещать следующий танец, потому что его на празднике нет. Я его отослал еще вчера.

Что?!

Воспользовавшись моим замешательством, Феникс перехватывает мою руку и снова ведет в центр зала. Как раз в то мгновение, когда я относительно прихожу в себя, всплеск музыки открывает новый танец, и мы оказываемся в самом конце цепочки танцующих.

Неожиданно приглушают свет, а над нами вспыхивают парящие камушки, те самые слезы феникса, похожие на новогоднюю гирлянду. Она напоминает гигантскую стрелочку, вытянувшуюся аж до самого балкона, до ступеней лестницы. На стрелочку, потому что от балкона расходятся еще две такие же дорожки, вправо и влево, и я вижу, что добежавшие туда пары «растекаются» в разные стороны, чтобы потом снова собраться на одной прямой. Все это очень бодро и весело, и я бы повеселилась даже несмотря на то, что рядом этот… Феникс! Но мне не дает покоя мысль про Виоргана.

— Куда вы его отослали? — спрашиваю, пытаясь перекричать музыку и в то же время сделать это так, чтобы никто рядом с нами не заинтересовался происходящим.

Впрочем, вряд ли кто–то заинтересуется: в этом танце надо настолько быстро прыгать, что я всерьез беспокоюсь о том, как бы не споткнуться даже в кроссовках! Не представляю, как они это делают в своих туфельках.

— А вам какая разница, Надежда? — холодно интересуется император. Очень холодно, хотя танец горячит кровь. У меня вот, например, уже щеки пылают.

В череде бодро скачущих пар я замечаю бабулю и Миранхарда, волосы дракона напоминают живое пламя: того и гляди полыхнет!

— Разница есть! — На «развилке» мы сворачиваем влево. — Он мой друг.

— Друг, значит! — Мои пальцы сжимают сильнее. И, хотя этот танец не предполагает особой близости, а больше похож на деревенские пляски с поправкой на обстановку и наряды окружающих, Феникс умудряется это сделать ну очень интимно. Сграбастать мою ладонь в свою, как… как я даже не знаю что сделать! Еще и погладить в процессе, подушечкой большого пальца — запуская звездные искры по коже.

Дальше в танце происходит сбой программы, потому что добежав до исходной точки, мы останавливаемся на месте, и два раза отпрыгиваем назад.

— У вас все танцы два шага назад и один вперед? — язвительно интересуюсь я.

И не только танцы.

— Да, он мой друг, и я хочу знать, что с ним.

— Что ж, знайте: я отправил его защищать границу с лесом Шаэри.

— Что такое граница леса Шаэри?

— Место, откуда выходят смертельно опасные бестелесные твари, сражаться с которыми очень и очень сложно.

— Вы отправили своего брата туда?!

Все, что во мне было, я вложила в этот вопрос. Дальше во мне просто кончились слова: это как? Это вообще как?!

— Зачем?!

— Затем, что он нарушил мой приказ не общаться с вами.

Цепочка танцующих поскакала вперед, и мы вместе с ней.

— Вы… вы так поступили с братом, потому что он вас ослушался?

— Пусть учится выполнять приказы вышестоящих на границе, если со мной не способен.

— Самодур! — рыкнула я.

Как раз в тот момент, когда пляски остановились, и музыка затихла. Дамы и кавалеры, вроде как успевшие склониться в завершающих полупоклонах, благодаря отличному эху услышали все. Поэтому замерли в тех самых позах, в которых их застигла характеристика императора, не представляя, как быть дальше. Кроме как делать глазками «луп–луп».

Если честно, я тоже не представляла, что получится так громко, и уж тем более не думала, что это услышат все. Особенно когда эхо радостно подхватило мой голос и понесло его по залу, весело швыряя о стены последним: «Дур–дур–дур».

Лицо Феникса потемнело. Примерно так темнеет небо летом перед грозой, когда, как Люба говорит: «Счаз жахнет!»

— Извините. Простите. Всем хорошего вечера. Мне прямо сейчас нужно отойти.

Так я говорила расступающимся придворным, проворно пробираясь к балкону. Столкнулась взглядом с бабулей, которая только укоризненно головой покачала — а могла бы поддержать, между прочим, и быстренько взлетела по лестнице. Слуги беспрепятственно распахнули двери, и я вылетела в раскинувшееся передо мной пространство коридора, вдохнув полной грудью.

У–у–ух!

Вот же меня штормит рядом с этим пернатым! Я ведь никогда себя так не вела. Всегда была сдержанной, крайне сдержанной, и вообще! Всегда и во всем