— Ну и что?

— Как что?! Ключевая фраза здесь: «Если бы они как следует подумали, они бы получили только по два года», — а вы со Степаном уже на два срока наговорили. Так что давайте хотя бы в суде придерживаться единой версии. Идет?

— Ну хорошо, — как-то подозрительно легко согласился Воропаев.

Около 8:00 приезжают автозаки. Точку в любом уголовном деле ставит суд, и хотя твою вину еще никто не доказал, ты уже априори виновен — даже далеких от тюрьмы людей, например по неосторожности совершивших наезд на пешехода, на суд возят в наручниках. Женщинам — спереди, мужчинам — сзади.

Металлический лязг: «Воропаев, на выход!»

— Паша-а-а, помни, о чем мы договорились! — кричу я вдогонку.

Отдельного упоминания заслуживают автозаки — металлические «гробы» на колесах, в которых перевозят заключенных. Открой пенитенциарные правила любой европейской страны и обязательно увидишь там примерно следующее: «Запрещено транспортировать заключенных в плохо вентилируемых и освещенных транспортных средствах или условиях, причиняющих им излишние физические страдания или унижающих их». А у нас что? Машина класса ГАЗ, или «газель», без окон, разделена на три отсека: кабина водителя, отсек для конвоиров и узкие «стаканы» для раздельной транспортировки заключенных, проходящих по одним уголовным делам, а также общая клетка — около 6 м, в которую иногда набивают и до двадцати человек. Почти без света, чьи-то руки — ноги — головы — локти — колени — как селедки в банке, не иначе. И наручники на каждом ухабе еще сильнее зажимаются…

Привезли в суд. Завели через черный ход. Снова «отстойник», на этот раз поменьше — для одного-двух человек. Если повезет и никого не подселят, можно неплохо скоротать ожидание. Какое? Случается так, что в суд привозят к девяти, а в зал судебных заседаний поднимают лишь к четырем, и то не факт. Бывает, что с утра послушают десять минут, а потом «вымораживаешь» до пяти, и большая удача, если в обед тебя заберет конвой из соседнего районного суда. А бывает… вот как у Батона однажды случилось:

— Блин, пацаны, что сейчас было… — вернувшись из суда, начал Дима.

— Что?

— Привезли из суда — ведут в самый дальний «отстойник». Пару часов «висим» там, все как обычно. Вот уже и по хатам пора поднимать, но за нами все не идут, только за дверью возня какая-то. Через десять минут открыли «тормоза», а за ними — все черным-черно. От масок.

— Каких еще на фиг, масок? — поинтересовался коммерсант Боря Чуносов.

— Да «маски-шоу», — Батон зло сплюнул. — Милицейское спецподразделение «Алмаз». Всех, кто был в «отстойнике», пропустили через строй их дубинок.

— Что ж это происходит?! Бьют ни за что ни про что средь бела дня, — недоумевал я. — XXI век все же на дворе…

— Это во всем мире XXI век, а здесь же Бе-ло-рус-си-я, — по слогам произнес Дима, русский по национальности. — Скоро будут судить банду Морозова — ОПГ из Гомеля, там около пятидесяти обвиняемых. Прямо в СИЗО судить будут. Менты рассказывали, что в актовом зале огромную клетку сооружают. Вот «Алмаз» и тренируется — на месте, так сказать, будущих событий.

— Д-а-а, блин, дела…

Две недели после этого весь централ били изо дня в день. Заходили во время просчетов, в основном вечерних — малейший шепот или, не дай бог, косой взгляд в их сторону — и вся хата убита в кровь. Просто так. На ком еще тренировать жестокость, как не на бесправных заключенных?..

В другой раз Батона привезли в суд — статья от трех до двенадцати. Иск в $300 тыс. и трое малолетних детей. «Вину признаете?» — «Нет». — «Прошу назначить наказание в виде двенадцати лет лишения свободы с конфискацией имущества». Приговор — через месяц. Перед ним — бессонная ночь, и не одна. Утром заказали с вещами. Завтрак на скорую руку, пачка крепких Marlboro, «отстойник», ожидание. Час, два, три. Всех уже увезли. «Эй, а как же я?» — «Жди, приедут и за тобой». Ждет. До пяти вечера. Подняли в хату.

— Димон, ну сколько привез?

— Нисколько.

— Где ж ты весь день шлялся?

— На «сборке» просидел, даже до суда не довезли.

— Да уж… Может, и к лучшему, дали б «десятку».

— И не говори.

— Когда в следующий раз?

— Через месяц опять.

— Держись, братуха.

Спустя месяц томительного ожидания Батона все-таки довезли до суда. Опять «отстойник», на сей раз в суде, ожидание… В зал так и не подняли.

— Дима, ну что?

— Ничего, все повторилось. В «стакане» день просидел. Детей бы хоть пожалели.

— Эти пожалеют, как же…

И только через три месяца, когда его нервы стали окончательно сдавать, Батону объявили приговор — восемь. Строгого. С конфискацией. И трое малолетних детей…

Когда в первый раз в жизни едешь в суд, не по себе от мысли, как будут смотреть на тебя друзья, родные и близкие. Стыдно, что ли, как-то и неуютно. И дрожь по всему телу от волнения.

Вводят в зал: клетка, конвоиры, казенная мебель, яркий дневной свет, от которого уже успел отвыкнуть, семья и близкие друзья. Взгляды у всех теплые, ласковые, сочувствующие — ни одного осуждающего, зря я переживал. Сидишь, как зверь в клетке, и некому тебе помочь — даже адвокат от тебя черт знает где сидит, хотя даже в той же России защитник находится рядом с тобой и может подсказывать и советовать.

«Паша-а-а, помни, о чем мы договорились!» — А он все равно несет то же, что и раньше. Правы были Дрешер и Флад. Я шел на процессе «паровозом» — то есть главным обвиняемым по делу. Прокурор не увидел доказательств по части предъявленных эпизодов и переквалифицировал обвинение на часть 3 статьи 212 (от трех до десяти). Ну слава богу — уже полегче. Запрос: Батюку и Воропаеву — по три года, Павловичу, как организатору, — три с половиной. Вообще отлично! Приговор — на следующий день. Ночь без сна, красные глаза, кофе, сигареты, нервы ни к черту. Судья зачитывает нарочито медленно: «Назначить наказание… Батюку и Воропаеву… в виде трех лет… ОГРАНИЧЕНИЯ свободы… Павловичу… в виде пяти лет… ЛИШЕНИЯ свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима… применить к Павловичу… дополнительное наказание в виде конфискации имущества…»