Шрифт:
Закладка:
— Но как же гвардейцы? Как только они станут бесполезны, их дни сочтены! Сир-дядя, вы же сами слышали!
Уловив нотки неодобрения, Клебер чуть замешкался:
— Нескольких все же освободят. Подтвердить пленение, доставить послание о выкупе, как жест доброй воли и заверения в надежности… К тому же, позволив грязным разбойникам пленить себя, они на века утратили гербы благородных домов и право зваться гвардейцами!
Выкрутился таки. Кто бы сомневался — лордов дела слуг не колышат. Как говорится, государство любит брать в долг, но боже тебя упаси потребовать что-то взамен…
Хотя, может Филя и не лицемерит. Просто воспитан так же, как и придавленный лошадью капитан. Сдаваться простолюдинам — дикое западло по меркам феодалов. Коллеги перестанут уважать, сюзерен на пиры приглашать, а прелестные леди давать. То есть, знаки внимания оказывать.
Зашквар настолько несмываем, что особо удачливый ополченец, чудом сумевший пленить в бою какого-нибудь рыцаря, почти гарантированно станет рыцарем. Заложник его сам быстренько посвятит. За проявленную доблесть, достойную благородного сословия, понятное дело. А вовсе не из-за страха оказаться осмеянным и опарафинить свой приблатненный дом.
Заманавшись объяснять оруженосцу разницу между подвигами сказочного рыцаря и решениями настоящего, Клебер снова вернулся ко мне:
— Сызнова примешься спорить? Упрямствовать в своем заблуждении?
— Твою за ногу! Сколько повторять, — я еще ничего не предлагал!
— Хочешь стать героем песен, следуя на поводу своей репутации? Не смею отговаривать. Но благородное имя заставляет предпочесть сиюминутный порыв — долгу. Я извещу леди этих земель о творимых преступлениях. Станется, даже поклонюсь твоей могиле, ежели она сыщется к моему возращению…
— Осел.
В отличие от моего негодования, тихий голос вампирши Клебер услышал сразу. Сияя праведным гневом, он вскочил с мечом наперевес:
— Как ты меня назвала, кухарка?!
Аутистка и ухом не повела, продолжая таращиться в лес. Понимая, что нормальных объяснений девчонка и под пытками не выдаст, в дело пришлось вмешаться мне:
— Она про настоящего осла, придурок. Припасы, елки-палки! Спальники, вода, еда — все на ишаке осталось! А он тю-тю. Жрать мы в дороге чего будем?
— Отвагу и честь. Запивая твоим упрямством… — придирчиво оглядев сияющее лезвие, Клебер демонстративно заткнул меч за пояс. — Я не прочь поголодать несколько дней, если на кону жизнь дамы…
— С каких это пор тебя в «дамы» определили?
Скрип небритого подбородка и возложенная на эфес рука сигнализировали, что еще чуть-чуть и он воспользуется правом дуэли:
— Я по горло сыт твоими оскорблениями! Вы обвиняете меня в трусости?! «Да» или «Нет»?! Ваше слово, «сир»?!
Вместо ответа, я лишь устало вздохнул, разглядывая борозды на влажной земле кровососки.
С одной стороны, ловкач прав — соваться к целому взводу вооруженных мужиков — так себе идея. Возвращаться в Грисби и пытаться уговорить сотника, нанимать в гильдии авантюристов, или надеяться на огрызки гвардии Грисби — тоже не вариант.
Но с другого бока, до Молочного Холма неделю топать, а груженого нашими припасами осла угнали прямо из-под носа. Голодными да уставшими добираться будем того дольше. Не то, чтобы я не умел ловить рыбу и скрести по сусекам, но существование на подножном корме сходу удваивает время пути — рыбки и всякие шишки сами по себе в руки не прыгают.
Может и втрое дольше добираться — жрать-то не я один люблю, а туристы из Фили с Геной, как из евнуха — Казанова.
И самое паршивое — среди двух дураков и одного оруженосца затесался аутистичный кровосос, который уже несколько дней сосет лишь лапу… Досуха может и не высосет, но на фоне недоедания и усталости даже пара наперстков потерянной крови может обернуться голодными обмороками.
Короче, пока мы доберемся до Холма, пока гвардейцы наведут здесь шороху — от «барона» и запаха не останется. Год назад он тем и выживал, что дважды в одном месте не гадил. Сегодня тут караван стопорнет, завтра там налоговиков пограбит… И хрен бы с ней, с «принцессой». Ничего ей не сделают, ибо ее жизнь с невинностью идут по ценнику чугунного моста.
Но вот жизни остальных военнопленных продлятся ровно до окончания некой «работы», на которую их отрядили пленители. То ли копают, то ли строят, то ли чинят — так и не понял.
— Гвардейцы? Из всех доводов ты решил апеллировать судьбами трусов и дезертиров? Здесь нет ни землепашцев, ни водоносов — некому рукоплескать твоей «заботе» о своей раздутой репутации. Ох, простите мою оговорку… — сочась сарказмом, Клебер театрально поклонился. — О низкорожденных, хотел сказать.
— Осел.
— Не глухой, с первого раза слышал! Съедят твоего осла! Что за глупая девка…
— Я про вас. Вы осел.
Рыцарская челюсть рухнула будто замковый мост, пасуя перед внезапно открывшимся у вампирши даром речи:
— Прячась за предлогами вы нарушаете рыцарские клятвы. Защищать беззащитных и карать безнаказанных. Это трусость.
— Не кухарке рассуждать о трусости! Еще одно слово, девка, и я накормлю тебя мужеством по самое горло!
— Грубость мужество тех, кто его не имеет. Мой господин прав. Ваша честь, если она существует, обязывает прислушаться к его…
— Да не предлагал я нихрена! Слышите?! И хватит умничать! Даже Гена понял, что ты только за ишака переживаешь и тупо цитаты из сказок выдаешь!
Кровососка послушно умолкла, но наступившая тишина не продлилась и секунды.
— Сир, что значит «даже»?!
Нет, я так больше не могу…
Помечтав о сигарете и помянув добрым словом авантюристов, я захрустел ветками, углубляясь в лес и придерживая свежих следов, оставленных колонной уголовников.
— Сир, куда вы?
— Туда, где вас дебилов нет! Чего встали?! Шагом-марш! Хоть на лагерь их посмотрим — там уже решим кому до холмов, кому до ослов, а кого прямо тут закопать. Зря что ли два часа в грязи провалялись…
Следом за мгновенно пристроившейся вампиршей, послышался шелест листвы и скрежет рыцарских зубов:
— Добился своего… Каков упрямец… Неужто он всегда такой, Геннаро? До чего же бездонна чаша твоего терпения, коли ты можешь служить у такого "сира"…
Нотки уважения в голосе Фили и гордо задранный нос Гены заставили закатить глаза и отбросить все попытки объяснить этим идиотам, что я ничего не предлагал. Видимо и правда издержки репутации — рот открыть не успеешь, а все тебя
