Шрифт:
Закладка:
— Я помогу тебе во всем…
— Не стоит. Этот крест я хочу нести сам. Тебе не стоит знать дерьмо, что творится в моей душе, потому что, когда ты рядом, оно отступает.
— Я люблю тебя, — тихо говорит Ника. Она протягивает руку, переплетает наши пальцы, словно хочет слиться со мной воедино.
— И я тебя, моя девочка. Больше никаких секретов?
— У меня остался последний… — смущенно произносит она.
В этот момент машина впереди резко тормозит. Я рефлекторно повторяю ее маневр… и понимаю, что мой автомобиль не слушается. Педаль тормоза проваливается вниз. Череда машин приближается, и мне приходится принять единственное верное решение — слететь в канаву.
Глава 17
Николь
Как только капот машины касается земли, в лицо выстреливают подушки безопасности, с силой откидывая назад. Раздается ужасный треск и скрежет, а боль пронзает все тело. «Малыш!» — первое, что приходит в голову. «Марк!»
Я ошалело поворачиваюсь в сторону. Голова Марка с сочащейся по лицу кровью безвольно лежит на груди. Пытаюсь протянуть руку, но их прижало подушкой.
— Помоги! — то ли кричу, то ли шепчу. Внезапно с моей стороны хрустят остатки стекла: кто-то открывает дверь.
— Помогите! Быстрее! Здесь люди! Звоните в скорую!
Чьи-то руки вытаскивают меня.
— Помогите Марку! — прошу, безумно вцепившись в воротник своему спасители. Осознаю только то, что он мужчина, но его лицо стирается в одно пятно.
— Успокойтесь, ему помогут, — твердит он, пытаясь удержать в своих руках.
— Пустите, мне надо к нему! — требую до потери голоса.
В какой-то момент приезжают две скорой. Мужчина передает меня крепкому врачу, а другие на носилках уносят Марка. Глаза застилают слезы, но я не в силах что-то вымолвить.
— Множественные раны, — это вроде как сказано обо мне. Опускаю взгляд на свои руки. Они по локоть в крови. Она стекает и стекает на белый снег. Это зрелище пугает и завораживает одновременно до тех пор, пока в глазах не темнеет.
* * *
Открываю глаза уже в чистенькой палате. Обои давно выцвели, шторы полиняли, но все равно чувствую себя в безопасности. Датчики над моей головой ровно пикают, а рядом с рукой лежит пульт с кнопкой. Жму на нее, и через минуту в палату заходит молодой врач.
— Добрый день, — бодро здоровается он. — Как самочувствие? Уже в сознании, это отлично!
— Марк… — только выдыхаю. Мысль о нем волнами боли топят разум.
— Живой он, но в операционной, врать не буду. Прогноз хороший, только восстановление будет долгое и неприятное. Серьезные ранения.
— Я беременна, — произношу. Не знаю, как в фильмах об этом врачи узнают, но, наверное, в современных реалиях об этом стоит сказать.
— Я предположил этот вариант. Что же, свозим вас на обследования и посмотрим, как поживает малыш.
Пару часов меня катали на каталке, хотя довольно быстро я поняла, что могу ходить. Ничего со мной не случилось, кроме мелких царапин, но врачи решили оставить меня еще на сутки на всякий случай, хотя и малыш чувствует себя прекрасно.
Но лежать и наслаждаться этой мыслью мне не дают гости.
После легкого стука в палату заходят мама с Ликой. На маме лица нет: оно покраснело и опухло. Она то и дело прикладывает к носу платок и всхлипывает. Лика мужественно обнимает ее за плечи, но лицо держит.
— Ника, доча, ну как ты так, а? — мама падает перед моей койкой на колени. — Одну дочь чуть не потеряла, а ты-то теперь как? Ну как, я не понимаю!
— Мам, я жива, все хорошо, — с трудом произношу. Звуки через горло совсем продираться не хотят. Приподнимаю руку, чтобы обнять маму, но через пару секунд ладонь безвольно падает обратно на одеяло.
— Вы что-нибудь знаете про Марка? — спрашиваю самое важное, поскольку все утро мне никто и слова не сказал. Только то, что он на операционном столе и врачу борются за его жизнь.
— Про Марка? — мама смотрит на меня как на умалишенную. — Дочь, ты, наверное, ударилась головой и забылась, но…
— Мам, он жив, — перебиваю. Мама с Ликой переглядываются.
— Этого не может быть, он давно погиб в аварии. Прости, что говорю это прямо, — неуверенно произносит мама.
— Блин, если мне не веришь, спроси у медсестер. Марк Гайдман сейчас находится в хирургическом отделении. Он жив, мам. Просто обстоятельства так сложились, что ему пришлось скрываться. Его хотели убить.
— Ты детективов начиталась, — бубнит мама. По взгляду вижу: ее не переубедить.
— Мы позже поговорим на эту тему, — выдыхаю обреченно. Главное, что они ничего не знают, а остальное не важно. Успеем наболтаться.
— Тебе чего принести? Апельсинчиков? Минералочки? — меняет тему мама, переходит на то, что ей проще и доступнее — это забота о других. Отказываться — значит сильно ее обидеть.
— Давай мандаринки, сейчас самый сезон.
— Ой, пойду сейчас же и сбегаю, пока в приемный покой пускают. Заодно у медсестер спрошу, может, для тебя еще что-то нужно. Ой, совсем забыла.
Мама встает с колен и вытаскивает из кармана толстый рулон свернутых купюр. Судя по цвету — это сотки.
— Я вот тебе принесла, ну, мало ли захочется чего, пока я к тебе еду. Там внизу ларек есть. У нас появился еще один благотворитель, — воодушевленно говорит мама, а я смотрю на Лику: она краснеет как рак. — Так что лишние деньги появились, на всякий расходы. Знаю, что ты сейчас зарабатываешь, но позволь мне хоть как-то помочь.
— Хорошо, мамуль, спасибо, я это ценю.
— Ну, тогда я побежала. Скоро вернусь!
Мама торопливо идет к двери, машет на прощание и уходит. Лика садится на край кровати.
— Благотворитель, значит? — улыбаюсь, насколько позволяет израненное лицо.
— Благотворитель, — пуще прежнего краснеет Лика.
— И как его имя?
— Их… — сестра старательно прячет глаза. Я поражаюсь ее скорости. Вроде еще совсем юная, крошка, а от парней отбоя нет. — Ника, кажется, я влюбилась.
— В твои-то годы это не страшно. Кто стал твоим избранником?
— Я еще не определилась. Они мне оба очень нравятся, — Лика прячет лицо в ладони. Хочется обнять ее, но у меня нет сил.
— Ты говорила им про болезнь? — очевидно, что щедрыми благотворителями могут быть только братья Родионовы. Как быстро все меняется в этой жизни…
— Нет. Я сказала, что у меня тайный проект, который скоро выстрелит, а потом я все
