– В зоопарке?

– Да, в настоящем зоопарке. И я управляла зоомобилем – огромным фургоном, раскрашенным в черно-белые полосы, как у зебры, и оборудованным клетками для перевозки экзотических животных. Мы ездили по школам и лагерям, и меня сопровождали два специалиста, в присутствии которых детям позволялось погладить наших питомцев. Идея была в том, чтобы люди узнавали о бедственном положении исчезающих видов, и эта проблема становилась более насущной и значимой в глазах общества. – Она усмехнулась. – Это было что-то.

– Вот уж не подумал бы, что вы любительница животных, – сказал Макфэрон. – Мне казалось, вы, городские фрукты, слишком изнеженны, чтобы заниматься всякой скотиной.

– Нисколько. Мне нравилось. И полученный тогда опыт пригодился в моей нынешней работе.

Макфэрон вскинул брови.

– О, я должен это услышать.

– Вы же видели тот бродячий цирк, мобильную криминалистическую лабораторию, которой заведует специальный агент Говард? Моя идея. Вдохновленная зоомобилем. – Она пожала плечами. – Единственное значимое различие между ним и передвижным зоопарком в том, что работа судебно-медицинской экспертизы не выставляется на всеобщее обозрение.

– Вы меня удивляете.

Кристина снова усмехнулась.

– В том зоопарке была паукообразная обезьяна, которую звали Визгун и которая обычно цеплялась за меня всеми лапами, а хвостом обвивала предплечье. При этом она поджимала губы и издавала пронзительный вопль, а прижималась так крепко, что держать ее не было никакой необходимости.

– Хотел бы я на это посмотреть. Кристина и ее маленький Визгун.

Кристина бросила в него салфетку.

– Работа была тяжелая, грязная. Но знаете что? Несмотря на весь пот и грязь, мне это нравилось. Видеть, как радуются дети, как хихикают, когда Визгун начинает визжать, прижимаясь ко мне.

Ее щеки разрумянились от вина.

– Иногда я спрашиваю себя, зачем переживать. – Она нахмурилась и покачала головой. – Вот слушаю себя, вспоминаю то лето и думаю, а не ошибка ли все остальное. И вот что я вам скажу: мне может не нравиться что угодно, но только не те три месяца, проведенные с животными и детьми.

– Вы поражаете меня своими талантами, Кристина, – мягко сказал Макфэрон.

– Но вы понимаете, что я имею в виду? Все это, неживое, противоестественное, чем мы занимаемся каждый день.

– Я вас понимаю. – Он криво улыбнулся. – Я заступил на должность шерифа в двадцать один год. Стал самым молодым шерифом в истории Кроссхейвена. Но я ни разу не пожалел, что сделал такой выбор.

– В двадцать один год? А когда же наслаждаться жизнью?

– Наверное, я получаю удовольствие от того, что само по себе невесело, то есть прямо на работе. То, чем я занимаюсь, помогает сохранять ясность ума. Когда работы нет, я не знаю, что делать. Я теряюсь, буквально теряю себя. – Невольное признание сорвалось с языка.

Кристина подняла брови.

– В некотором роде, – добавил Макфэрон.

– Вы вовсе не кажетесь мне потерянным. Что вы имеете в виду?

– Одинокий, потерянный – какая на самом деле разница?

– Для меня – большая. Потерянным может быть только тот, кто знает, что значит снова найти себя, – убежденно сказала Прюсик.

Он улыбнулся.

– Кристина, приемная мать Визгуна и великий философ. Кто вы еще? Ладно, пусть будет «потерянный». В таком случае я нахожу себя на работе и теряю себя без нее, если слишком долго бездействую. Такое объяснение меня вполне устраивает.

– Вы полагаете, что вас это устраивает? Правда? Ох, мужчины! – Она сложила руки на груди. – Такие закрытые, такие непроницаемые. Почему нельзя быть чуть более открытыми, чуть менее непроницаемыми?

– Чтобы вы, женщины, видели нас насквозь? Вот уж нет.

Они ели медленно и с удовольствием. Допивая второй бокал вина, Кристина одарила Джо долгой, ленивой улыбкой, которая закончилась еще более долгим, ленивым зевком.

Джо улыбнулся в ответ.

– Завтра важный день. Вам нужно как следует отдохнуть перед допросом Дэвида Клэрмонта.

Она кивнула. Он отвернулся и сделал знак официантке принести счет, а когда оглянулся, она уже ждала и смотрела на него карими глазами.

– Мне было приятно. Хорошо поговорили, – мягко сказал Макфэрон. – Узнать о вашей любви к животным… это… Спасибо, что рассказали.

Оплатив счет, Макфэрон отвез Прюсик в апартаменты неподалеку от полицейского участка Уиверсвилла, куда она переехала ранее. Он проводил ее до двери. На улице было тихо.

– Встретимся утром? Около восьми?

Прюсик кивнула и, поколебавшись, добавила:

– Джо… Спасибо за обед. И за то, что выслушали. – Она поставила на пол кейс. – Все действительно было хорошо, пусть даже и говорила по большей части я. Уже и не помню, когда в последний раз обед прошел без обсуждения рабочих тем. Может быть, получится как-нибудь повторить?

– Я с удовольствием, Кристина. Прекрасный получился вечер. Да и в расследовании мы сегодня продвинулись неплохо.

Говоря это, Макфэрон думал об утренней поездке в Паркер и разговоре с Сарой Норт. Какой участливой и заботливой была Кристина, как внимательно она слушала девушку, сидя на стуле рядом с ней. Как легко завоевала доверие юной свидетельницы, как расположила себя к ней. Наблюдая за Кристиной сзади, он разглядел под бежевой рубашкой с высоким воротником четкие очертания бретелек, прямые плечи и рельефные мышцы. По дороге из Кроссхейвена она рассказала, что часто снимает напряжение в бассейне, плавая на спине в одном из оздоровительных клубов в центре Чикаго. В сравнении с ней многие из занимающихся фитнесом женщин, которых знал Макфэрон, выглядели мелкими, словно представительницы какого-то другого подвида.

Шериф снял шляпу, покрутил в пальцах.

– Вы хороший человек, Кристина.

Ей было приятно слышать его неловкое признание. Сдержанными манерами, готовностью помочь на месте преступления в Кроссхейвене он напоминал ее отца. Она положила ладонь ему на грудь и привстала на цыпочки. Они поцеловались. Макфэрон посмотрел в ее глаза и, притянув к себе, поцеловал еще раз.

– То, что я говорила сегодня, ну, знаешь, о мужчинах и женщинах… – Прюсик осеклась, внезапно почувствовав себя неловко. Потом, видя, что он не спешит уходить, улыбнулась. – В общем, не обращай внимания на все, что я говорю. Вот и все. – Она ласково похлопала его по груди и взяла кейс. – Увидимся в восемь, Джо.

Он нахлобучил шляпу и кивнул.

– Я заеду за тобой.

Прюсик проводила его долгим теплым взглядом, зная, что завтра он проснется рано, чтобы вовремя добраться из Кроссхейвена до Уиверсвилла, проехав добрых семьдесят пять миль.

Почему она не пригласила его к себе? Потому что профессионалы так себя не ведут, а она профессионал и работает над делом, возглавляет расследование.

И, может быть, ей немножко страшно.

Она поднялась по лестнице, но вошла в комнату не сразу, а постояла у двери, продлевая очарование вечера и наслаждаясь тем теплящимся огоньком, который, казалось, зажег в ней Джо. Глубокая синева неба растворялась в ночи, и лишь кое-где сквозь него проглядывали яркие звезды. А потом оно вдруг расцвело мерцающей чернотой, от края до края наполнившись сияющими блестками, как будто взорвалось само солнце.

* * *

Автобус-экспресс из Чикаго прибыл к терминалу в центре Индианаполиса в полночь. Генриетта Кэрри с облегчением спустилась по ступенькам, радуясь возможности наконец-то размять затекшие ноги. С чемоданом в руке и жестяной коробкой с печеньем под мышкой, она прошла через автоматические двери, и вместе с ней в зал ожидания ворвался напитанный дизельными парами душный воздух. Из-за опоздания на пятичасовой рейс ей пришлось сесть на девятичасовой, который доставил ее в Индианаполис в то время, когда обычно она уже спала в своей постели. Но миссис Кэрри пообещала дочери побыть няней в течение нескольких дней и подводить ее не хотела. Быть работающей матерью – дело вообще нелегкое, не говоря уже о ситуации, когда тебя срочно вызывают на службу, а оставить ребенка не с кем.

Столкнувшись нечаянно с мужчиной, уставившимся на большой телевизионный экран в громадном, напоминающем пещеру зале, миссис Кэрри подняла голову как раз в тот момент, когда репортер рассказывал об аресте Дэвида Клэрмонта, обвиняемого в убийстве школьницы в Индиане. Чемодан с глухим стуком упал на пол. Не узнать лицо на экране было невозможно. Этот самый мужчина сидел рядом с ней в автобусе из Чикаго.

«Сбежал!»